Анатолий Подшивалов - Наблюдатель

Кстати, не подскажете, который час? — Министр глянул на большие кабинетные часы, выяснил, что они остановились, затем полез в карман и тоже не обнаружил там часов. — Вот, забыл дома часы, а мы с вами давно беседуем.

Я ответил, что не могу подсказать, так как часов у меня нет, Ванновский высказал предположение, что мне пришлось продать их, но я опроверг это, сказав, что часы у меня просто отобрали в клинике-тюрьме вместе с другими вещами, что были при мне. Тогда министр открыл сейф и вручил мне коробочку с часами:

— Вот, примите от чистого сердца, Александр Павлович, все что могу. — Министр вызвал адъютанта, приказал ему завести кабинетные часы и вызвать посыльного, который проводит меня в финансовое отделение. — Не думайте, что я сомневаюсь в ваших способностях ориентироваться, просто у нас офицеры, пришедшие сюда впервые потом полдня ходят по коридорам чтобы найти финансистов и получить подъемные.

Видя, что Министр засобирался к царю, я попрощался и, дождавшись посыльного, пошел за пособием. Выдали две тысячи крупными ассигнациями, попросил разменять одну, помельче — рассчитаться с извозчиком, но мельче десятки в кассе не оказалось. Часы оказались солидным золотым трехкрышечным хронометром фирмы Бреге (которые у нас упорно именуют «брегетом») с надписью на внутренней крышке: в центре— «За заслуги»; и по кругу «от Военного Министра Российской Империи». В отличие от прошлого «брегета», полученного от Обручева, этот выглядел солиднее, да еще и был с музыкой: при откидывании крышки, закрывавшей циферблат, раздавалась музыка какого-то старинного русского военного марша.

Дал адъютанту свой адрес для сообщения о вызове в МИД и отправился домой, заехав в Елисеевский за очередными вкусностями к столу и для того чтобы разменять червонец. Пока ехал на извозчике, обдумал результаты визита. Да, действительно, все не просто с новым царем, у которого я явно не в фаворе с репутацией «жадного купца, наживающегося на крови солдатиков». Вот поэтому я и не обратился к Куропаткину, там бы вообще ничего не светило. Да и с Муравьевым неизвестно что будет, оказывается, он только недавно назначен и будет бояться собственной тени. Так что не стоит рассчитывать на близкое решение моих проблем. Так и объяснил Христо, когда добрался домой. Христо сообщил, что все финансовые транзакции исполнены, а наши фигуранты просят отпустить их, чтобы уйти в монастырь.

— Христо, если профессор-садист и моя тетка решили уйти в монастырь, надеюсь, не в один, может, ну их, отпустим, пусть грехи свои замаливают?

— Как скажете, хозяин, только мои люди проследят до дверей монастыря, что их там приняли и они сразу назад не сбежали. А если фигурантов примут, то мои люди вернутся назад и займутся вашим бестолковым братцем.

Попросил отписать: в какой монастырь, а то один из фигурантов лютеранин, а вторая — православная. У лютеран вообще монастыри отсутствуют, а тетке придется принять католичество, во Франции нет православных монастырей, а на границе ее все равно арестуют без документов, так что легально Францию не покинет ни один из них.

Где-то на юге Франции, несколько дней спустя.

Крестьянская телега, в которой сидели трое просто одетых мужчин, по виду наемных сезонных работников, подъехала к воротам старинного монастыря доминиканцев на окраине одного из небольших городков на юге Франции. Возчик остался сидеть в телеге, а двое других слезли и один из них стал стучать в ворота. Наконец, они открылись и, после короткой беседы, молодой монашек впустил одного из прибывших внутрь. Спутник прошедшего в ворота, вернулся к телеге, запрыгнул на ворох сена и телега медленно поехала прочь, но через некоторое время остановилась неподалеку, так чтобы с места стоянки были видны ворота обители. Рабочие достали бутылку дешевого местного вина, разложили на тряпице хлеб и сыр и принялись неспешно потягивать вино, передавая бутылку друг другу. Они никуда не спешили, того, что подходил к воротам вместе с приехавшим в монастырь, похоже, развезло и он прилег на сено, подложив под голову куртку, однако, внимательный наблюдатель убедился бы, что он не спит, а пристально смотрит на ворота. Еще через полчаса из ворот вышел монашек и куда-то вприпрыжку побежал, что совсем не вязалось с саном служителя господа, но судя по всему, он пока не был монахом и не принял постриг — на его лохматой голове не было тонзуры[5]. Еще через полчаса к воротам монастыря подъехала закрытая полицейская карета, в какой возят преступников, а через какое-то время двое полицейских затолкали туда того самого рабочего, что приехал сегодня на телеге. Из ворот вышел аббат, осенил крестом «черный воронок» и полицейских, которые облобызали руку настоятеля монастыря.

— Слушай, Гастон, — обратился тот рабочий, что разлегся в телеге к возчику, — видать, не принял аббат нового послушника. Видать, тот ему на исповеди такого рассказал, что у того волосы дыбом вокруг тонзуры встали.

— Ну и что, пусть даже он — убийца, господь прощает раскаявшихся грешников, вон сколько примеров в писании про раскаявшихся разбойников! — ответил ему возчик. — Нет, здесь что-то другое. Давай лучше поедем, не дай бог жандармы к нам привяжутся!

— А что тут такого, ну, подвезли путника до монастыря, собственно, так оно и было — нам же его передали на дороге.

На следующий день уже другая телега и две женщины вместе с возницей подвезли известную нам особу — Елизавету Агееву, в девичестве Степанову, к стоящему на горе женскому францисканскому монастырю. Кругом были чисто убранные послушницами-францисканками поля, стройными рядами росли фруктовые деревья. Облетевшую с них листву дети из приюта при монастыре сгребали в большие кучи. Процедура приема новой послушницы повторилась, но на этот раз никакой тюремной кареты не было.

Через два дня в местном трактире двое крестьян беседовали за стаканчиком вина о новой послушнице. Один из собутыльников работал каменщиком в монастыре, а его сестра бала там монахиней.

— Сестра сказала, что новая послушница сделала большой вклад в казну монастыря — сто тысяч франков, с тем, чтобы ее туда приняли и возьмут в приют ее умственно отсталую дочь, ну, у нас там половина детей такие — «дети воскресенья», местность у нас винодельческая, пьющая. Аббатисе понравилась, что та — дипломированный врач, так как сестры-францисканки обязаны помогать страждущим. Так что новая послушница быстро примет постриг и будет работать в монастырском госпитале.

Собеседник кивнул и высыпал на стол горсть серебра, сказав, чтобы информатор поделился с теми, кто доставил будущую монахиню.

11 октября 1898 г., Санкт-Петербург.

Сегодня из «Ведомства императрицы Марии» привезли официально оформленные бумаги на владение в Ливадии домом и участком, за обедом я оповестил всех, что летом приглашаю всех пожить в Крыму, там же где мы и раньше жили — вдовствующая императрица подарила мне этот дом. Возможно, мы с Ваней туда вообще переберемся, хотя зимой там скучновато и погода бывает под стать Питерской — такая же гнусная.