Иван Оченков - Государево дело [litres]

Разгромить этого наглеца было весьма заманчиво, но король опасался допустить ошибку в своем первом сражении и потому нерешительно обернулся к своим военачальникам. Граф Турн хотел было что-то сказать, но Кристиан Ангальтский опередил его.

– Совершенно согласен с вашим величеством! – воскликнул он. – Негодяя надо наказать.

Последние слова князя потонули в восклицаниях придворных: дескать, о чем речь, конечно же надо атаковать! И Фридрих решился:

– Соблаговолите послать на помощь Длугошу тысячу венгерских кавалеристов!

– Да здравствует король! – хрипло воскликнул Попел, и его клич тут же подхватили остальные.

– Отправляйтесь, – благосклонно улыбнулся чеху король, – и возвращайтесь с победой! Мы весьма довольны вашей службой. Кстати, друг мой, вам известно, как называется это место?

– Prázdné pol [78] Праздное поле ( чеш .). , ваше величество.

– Что это значит?

– Пустое место, государь, – мрачно перевел ему граф Турн.

– Как символично…

Сражение началось. Пять сотен чешских рыцарей и присоединившиеся к ним венгры устремились на вражеских кирасир. Их атака была столь стремительна, что изменники смешали ряды и попятились. Увидев это, протестанты обрушились на врага с новой силой, и казалось, что нет никого, кто бы сумел удержать их напор.

Бывший студент, размахивая шпагой, несся в первых рядах атакующих. К черту вокабулы, а также тривиум с квадривиумом! Какой прок в учении, если сегодня он наконец-то ухватил удачу и заслужил похвалу короля! Осталось совсем чуть-чуть, и мечта его осуществится. Нужно только победить, но с этим-то он справится, и Фридрих Пфальцский, восхитившись его мужеством, непременно возьмет его в свою свиту.

Впрочем, кирасиры оказались крепким орешком, и хотя и отступили, но сделали это в полном порядке, постоянно огрызаясь короткими, но злыми контратаками. Вацлав не раз скрестил с ними свое оружие, нанес несколько ударов, получил в ответ столько же, но, к счастью, доспехи, проданные ему этим мошенником Петцелем, сумели выдержать подобное издевательство.

Наконец он схлестнулся с каким-то безусым юнцом, испуганно глядящим на него из-под шлема. Сообразив, что рьяно атакующий его Попел более искусен во владении шпагой, он вытянул из ольстра пистолет и спустил курок, однако даже самые лучшие колесцовые замки иной раз осекаются. Успевший проститься с жизнью студент-недоучка тут же воспрянул духом и со страшной силой вонзил в незадачливого кирасира свою шпагу. На его счастье, удар скользнул по кирасе прямо под латный горжет, прикрывающий горло противника, и жало с противным хрустом вошло в плоть. Выдернуть обратно свой клинок Вацлав не успел, и, когда его противник свалился наземь, он остался безоружным.

Соскочив с коня, молодой человек склонился над убитым, чтобы вытащить шпагу, и это спасло ему жизнь. Как оказалось, проклятый Вальдштейн нарочно заманивал их притворным отступлением под огонь имперских пушек и мушкетеров. Жерла орудий с грохотом выплюнули картечь в самую гущу атакующих с одной стороны, а с другой на них обрушили свинцовый дождь вражеские стрелки. Так что когда изумленный до глубины души Попел поднялся, сжимая в руке окровавленный клинок, вокруг него творился сущий ад.

Его товарищи, только что с жаром преследовавшие неприятеля, были частью убиты или ранены и валялись кругом, орошая запыленную землю своей кровью, а остальные в панике удирали, безжалостно нахлестывая лошадей. Его конь также получил заряд картечи и теперь в агонии дрыгал ногами, чудом не задев хозяина копытом, оглашая окрестности ужасным хрипом. К счастью, противник, умирая, не выпустил из ослабевшей руки поводья, и его скакун все еще был рядом. Картечь и пули по какой-то случайности миновали благородное животное, но все же оно нервничало и пыталось вырваться из руки мертвеца.

В этот момент Вацлав понял, что если он не поторопится, то его мечты о воинской славе и придворной службе никогда не осуществятся. В мгновение ока он схватился за конский повод, одним движением рассек пальцы врага в кожаной краге и тут же взлетел в седло. Обезумевший жеребец взвился на дыбы, но бывший студент сумел удержаться на его спине и, не медля ни секунды, вонзил в бока шпоры. Не ожидавший подобной подлости скакун подпрыгнул, а затем галопом понесся вперед, не разбирая дороги. Благодаря его резвости Попел сумел не только ускользнуть от перешедших в атаку кирасир Вальдштейна, но и опередить прочих своих чешских и венгерских товарищей.

А тем временем в атаку перешли испанские и немецкие терции. Ощетинившись пиками, они, как гигантские ежи, мерной поступью надвигались на тонкую линию протестантов. Граф Турн был прав. Чешские солдаты и командиры оказались недостаточно обученными этой тактике и не смогли выдержать напора имперцев. Едва мушкетеры обеих сторон обменялись залпами, как пикинеры скрестили свое оружие в смертельном противостоянии. Первое время слышались только деревянный треск да сочная ругань на всех языках Европы, но скоро более плотные терции стали прорывать тонкие построения своих противников.

Еще не все было потеряно. За первой линией армии Фридриха Пфальцского стояла вторая, а за ней третья. Еще вела очень эффективный огонь его прекрасная артиллерия, и оставался изрядный резерв из венгерской конницы, но над армией Богемии будто сгустились тучи. Лица окружавших короля придворных и генералов становились все более мрачными, льстивые шутки и комплименты уступили место встревоженным восклицаниям и паническим возгласам.

Граф Турн несколько раз предлагал контратаковать имперцев кавалерией, чтобы дать пехоте время оправиться и перестроиться, но король и главнокомандующий, казалось, не слышали его предложений. Наконец тот не выдержал и, вихрем слетев с холма, подскакал к своему полку, после чего повел его в бой. Удар пришелся на одну из баталий, набранных в Швабии, уступавшей в стойкости уроженцам Кастилии и Арагона. Кружась вне досягаемости пехотных пик, чехи обстреливали противника из пистолетов, пока не пробили брешь в их построении, в которую тут же и устремились, давя вражеских солдат копытами коней, рубя палашами. Казалось, еще несколько минут, и им удастся прорвать фронт неприятеля и вырвать победу из их рук. Но к несчастью, никто не поддержал их прорыв, а вездесущий Тилли [79] Иоганн Церклас Тилли – имперский военачальник времен Тридцатилетней войны. , заметив заминку, ввел в бой свой резерв – несколько гусарских и панцирных хоругвей, присланных королем Речи Посполитой Сигизмундом.

Ходили слухи, что первоначально польский монарх не хотел вмешиваться в религиозный конфликт между императором и его подданными. Однако лишившийся московской короны королевич Владислав сумел убедить отца, что ему нужно реабилитироваться после тяжелого поражения под Можайском. Мало того, мелькнула информация о неких договоренностях между наследником польского престола и Фердинандом, тогда еще просто богемским королем. Так что волей-неволей пришлось отправить войско, не слишком, впрочем, большое, и разрешить присоединиться к нему всем желающим шляхтичам. Хотя последнее было совершенно излишним. Польские паны, а в особенности магнаты, в подобных делах весьма мало интересовались мнением своего суверена.