Сергей Зеленин - Под прикрытием

На стенах… Гобелены или, как это называется? Кружева, чуть ли не на каждом предмете обстановке, пузатый комод – хрен знает каких годов, хрен знает какого века. Стол у стены с двумя «венскими» стульями и стоящей на нём керосиновой лампой с зелёным абажуром… Крытый чёрным лаком платяной шкаф – видать помнящий ещё «наезды» опричников Ивана Грозного на казанских татаро-монгол… Одиночные и групповые чёрно-белые, с желтоватым оттенком семейные фотографии на стене…

Вдруг, как яркая вспышка – апрель 1922 года!

НЕУЖЕЛИ?!

Значит, мне не пригрезилось – я действительно «попал» в прошлое!

Сон же, что мне только-только действительно приснился, был совсем другим – мне снилась моя покойная… Извиняюсь: это «там» она – покойная, моя бабушка Наталья Григорьевна. «Здесь» же, она ещё в коротеньком сарафанчике и с косичками из-под платочка по двору бегает – знать не зная и ведать не ведая, что где-то в очень далёкой от неё Ульяновке – бревном на поповской постели валяется её родной внук.

Я снова прикрыл глаза и вновь погрузился в какую-то полудрёму-полуявь…

Дед то мой, Егор Максимович, был мужиком суровым и молчаливым – два слова лишних не вытянешь… Из воспоминаний своего детства, он лишь поведал мне, как его родной отец оглоблей чуть до смерти не забил – когда на сеновале курящим самосад поймал. Еле отлежался: уже попа позвали было – причащать да отпевать апосля как представится…

Да пронесло – оклемался!

Но, с тех пор мой дед был «туговат» на ухо и прихрамывал на левую ногу.

«Сам пойми – а подожги я случайно тот сеновал? – объяснял он этот «странный» с современной педагогической точки зрения, поступок моего прадеда, – сгорело бы всё хозяйство дотла и, хоть по миру с протянутой рукой иди!».

Разговорившись, он рассказал как его отец – мой прадед Максим Прокопьевич, приехал в Сибирь в «столыпине» в тысяча девятьсот седьмом, с несколькими сэкономленными во время «службы» рублями в кармане, как он лет пять батрачил-горбатился на местных богатеев-кержаков…. Как чуть-чуть поднявшись – срубив избу-«пятистенку» и купив первую лошадь, он женился на моей прабабушке – за которую дали «богатое» приданное… Сундук домотканых холстов и корову!

Как пришедшая в семнадцатом году Советская Власть распределила землю «по справедливости», как прадед воевал за неё против Колчака с «берданкой» и, как уже – против Советской власти с трофейной «Арисакой». Как, наконец, от мужика отстали с продразвёрсткой и, он – впервые за много веков, почувствовал себя свободным.

И, то: рассказ был не просто так – поболтать дедушку прибило, а по делу! Когда я нашёл за нашими огородами початую пачку «Беломора» – оставленную там бухавшими «на природе» городскими мужиками и, сам – в первый раз «побаловался». Надо сказать, краткий рассказ деда меня весьма впечатлил – больше попыток закурить, я не предпринимал до самой…

До «того» самого!

Интересно, а что произошло в моём времени, когда «перенеся»? Я исчез и, про меня писали во всех печатных и электронных СМИ – как про группу Дятлова? Или, просто умер и, моя «бабушка» поплакала вдоволь на моих похоронах и, теперь будет регулярно посещать мою одинокую могилку на кладбище – пока сама там, рядом со мной не «уляжется»? А может, «там» всё осталось по-прежнему – а здесь очутились лишь «клоны» меня и предметов?

ИДИОТ!!!

Это же всё будущем – а будущее ещё не произошло и, произойдёт ещё очень не скоро!

А, всё же? Раз я «оттуда», значит, оно уже существует – оно есть!

Блин, лучше не думать на эту тему: во-первых – бес толку, а во-вторых – опасно для рассудка и душевного здоровья.

Бабушка же моя, рассказывала всё более подробно и эмоционально, из её рассказов я почерпнул большинство наших семейных преданий и передал дальше «по наследству» – детям и, хотел было передать внукам – да не успел…

Баба Наташа, была из голодающих детей Поволжья…

Да, да – из тех самых!

Из самых настоящих голодающих детей Поволжья, а вовсе не из «ильфо-петровских» откормленных балбесов – объедающих совбесовских старушек.

Когда умерли от голода и тифа её родители, младшие братья и сёстры, старший брат повесил ей котомку через плечо с последним оставшимся куском чёрного хлеба из лебеды и отвёз в город – в какой, она не помнит. Она и, года рождения своего не помнила – ей, «на глазок» после поставили 1915-ый год.

«Завысили возраст», – говорила она улыбаясь, да лукаво на деда посматривая.

Ну, конечно – не была бы она тогда женщиной, если б так не утверждала!

Оставленная на улице, девочка вскоре прибилась на железнодорожном вокзале к банде беспризорников едущих в Ташкент. Доехала из всех она одна – другие отстали или умерли по дороге, но почему-то не в Ташкент – а в Сибирь. Где её, так же на вокзале, подобрал и увёз к себе в село мой прадедушка Максим Прокопьевич.

Видимо, он сильно хотел доченьку – а прабабушка рожала одних сыновей! Ну, или просто из человеколюбия. Не знаю, бабушка очень скупо о нём рассказывала, хотя как вспомнит – так обязательно поблагодарит своего приёмного отца за сделанное добро.

Воспитав как дочь, прадед женил на ней своего старшего сына – моего деда Егора Максимовича.

К моменту начала коллективизации, у прадеда уже была большая изба крытая «железом», пять сыновей и семь лошадей – пять рабочих, «племенной» жеребец и одна «под коляску». А, у прабабки – швейная машинка «Зингер», предмет зависти всех баб в селе. Не самое «крепкое» хозяйство, кстати! По утверждениям моего деда, самыми зажиточными всё же оставались кержаки-старожилы – некоторых, по несколько раз «раскулачивали».

Прадед же мой, поступил очень мудро: как пошёл слух об «сплошной коллективизации», он съездил в город, поговорил с кем-то «из начальства» – знакомце ещё со времён Гражданской войны. Вернувшись, он успел всё хозяйство «втихаря» продать, справить нужные документы и уехать всей семьёй – «от греха подальше», на одну из великих строек Первой пятилетки – в Кузбасс. Поселившись в городе Ленинск-Кузнецкий, он устроился проходчиком на шахту – где подросши стал работать и, его старший сын и мой дедушка Егор Максимович.

Мой отец – Владимир Егорович, родился в тридцать седьмом, затем уже в войну две дочери – мои родные тёти и, мой Прадед – вдоволь успел нанянчился напоследок с внучками. Войну он не пережил – задавило при обвале в лаве в сорок четвёртом. Вслед за ним, год спустя умерла и прабабушка.

Дед мой работал на шахте – значит, имел бронь от фронта. Кроме того, он был хром на левую ногу и «туговат» на ухо – в результате прадедовского «воспитания» оглоблей. Поэтому, на войну его не взяли.