Геннадий Марченко - Второй шанс 3

Блин, роман! Роман, а не повесть! Хотя в данный момент это не играет никакой роли.

— А вот что касается учёбы и поведения, тут у Варченко, оказывается, имеются серьезные недостатки. Особенно это касается такого предмета, как «Обществоведение». Предлагаю дать слово товарищу Коромысло.

«Общественник» поднялся и бодро просеменил на сцену, встав метрах в полутора от меня. Соблюдает социальную дистанцию, хмыкнул я про себя, вспомнив, что в момент моей смерти в мире бушевала коронавирусная пандемия.

Коромысло натянул на свою физиономию скорбное выражение, будто ему самому было крайне неприятно меня обличать. Вот только хищный блеск в глазах выдавал, что стоявший рядом человек жаждет крови.

— Товарищи, мне трудно это говорить, но на этой неделе случилось событие, которое не лезет ни в какие рамки. На уроке «Обществоведения» я заметил, что, в то время, как все слушают преподавателя, Варченко занимается какими-то своими делами. А именно что-то записывает в общую тетрадь. И ладно бы конспектировал мои тезисы, учитывая, что по моему предмету он далеко не отличник. Последний раз, будучи вызванным к доске, он с огромным трудом выдавил из себя общую информацию о «Апрельских тезисах». Но этот молодой человек писал что-то для себя. Подойдя к нему, я попросил эту тетрадь, на что Варченко ответил мне грубым отказом. А после этого выхватил у меня указку и… Мне больно это вспоминать — он замахнулся на меня!

— Постойте, постойте…

— Варченко, тебе слова не давали, — всколыхнулась за столом завуч.

— Вы извините, Галина Анатольевна, но я просто обязан внести ясность в контексте изложения товарищем Коромысло произошедшего на его уроке, — твёрдо заявил я. — Да, Владлен Эдуардович попросил у меня тетрадь, но разве фраза «Извините, эта тетрадь для меня очень важна, я вам её не отдам» звучит как грубый отказ? И только после того, как товарищ Коромысло замахнулся на меня своей указкой с явным намерением ударить, я всего лишь выхватил её у него из рук. Да и то вернул спустя насколько секунд, когда понял, что педагог вряд ли после этого снова попробует меня ударить. А что мне оставалось делать? Подставлять спину? Вон у Чарыкова до сих пор ноготь слазит после того, как товарищ Коромысло врезал ему указкой. Вообще, кто ему позволил применять рукоприкладство? Это не только непедагогично, это противозаконно, в конце концов.

В зале повисла мёртвая тишина, нарушаемая лишь шарканьем метлы за окном: наверное, это завхоз сметал опавшую листву в кучу, чтобы после студенты набили ею мешки и загрузили их в машину.

— Хм, — откашлялась завуч, — Варченко, кто может подтвердить ваши слова?

— Так весь класс видел. Вон, Сергей Стрючков, например.

Серёга съёжился ещё больше, однако нашёл в себе силы подняться.

— Да, Галина Анатольевна, так всё и было, как говорит Максим.

— Да они сговорились, — прошипел Коромысло. — Решили поквитаться со мной.

— Поквитаться с вами многие хотели бы, — сказал я, — особенно те, кого вы отходили указкой и называли дебилами и олигофренами. А в своих словах я могу поклясться хоть на Библии, хоть на красном знамени с ликом Вождя, — пожал я плечами.

— Так, ну ты это, не перебарщивай, — подал голос Степаныч.

— Ну а как мне ещё доказать мою правоту?

— Варченко, а что это за тетрадка? Что ты там вообще писал? — спросила Галина Анатольевна.

— Да я её всё время с собой ношу, записываю разные пришедшие в голову мысли относительно своих книг. Вот и тогда на уроке «Обществоведения» со мной случилось откровение, и я тут же, пока не забыл, решил это законспектировать.

— То есть перемены дождаться было нельзя?

— Говорю же, боялся забыть.

Тут я слегка преувеличил, если уж мне в голову что-то засело, его оттуда вилами не выковырять. Просто решил воспользоваться моментом, по-быстрому записать мыслишку, а оно вон как получилось.

— Однако это тебя не оправдывает, — продолжала завуч. — На уроке надо заниматься предметом, а не посторонними делами… Может, кто-то из педагогов захочет выступить?

Преподаватели стали переглядываться, потом руку поднял физрук.

— Да, Игорь Владимирович, что-то скажете?

— Только можно я с места? И кратко? Кгхм… В общем, Варченко у меня на хорошем счету, а уж учитывая его спортивные достижения… Короче говоря, я бы его оставил.

— Мы вас поняли, Игорь Владимирович… Вера Васильевна, вы хотите что-то добавить?

— Я хочу сказать, что Максим Варченко и по моему предмету на хорошем счету. Если уж говорить честно, его знания литературы на уровне высшего учебного заведения, и даже не первого курса. А то, что у Максима «хвосты» по «Обществоведению», я думаю, он их исправит.

— Спасибо, Вера Васильевна, — с видимым облечением выдохнула завуч, и я мысленно расцеловал Верочке руки. — Николай Степанович, я думаю, вопрос с исключением Варченко из числа студентов училища мы пока не будем ставить? Дадим, так сказать, ещё один шанс?

— Да, Галина Анатольевна, дадим, — с готовностью кивнул Бузов.

Ну хоть на этом спасибо. Только, кажется, этим дело не закончится.

— Елена Викторовна, у вас, кажется, тоже было что сказать?

— Да-да, — поднялась Фирсова. — Я хотела бы коснуться поведения Варченко в целом. С тех пор, как он почувствовал себя знаменитостью, в его поведении появились нотки заносчивости. Например, Варченко стал с прохладцей относиться к заданиям по комсомольской линии, каждый раз придумывая причину, чтобы самоустраниться. А посмотрите, во что он одет!

Я невольно опустил взгляд, упёршийся в джинсы «Montana». И что тут не так?

— Он постоянно ходит в джинсах, тем самым как бы демонстрируя презрение к нашей лёгкой промышленности. Да что там говорить, вот!

Она развернула перед собой «Гудок» с моими ответами на пресс-конференции, держа газету перед собой, словно бабуля икону во время Крестного хода.

— Вот, пожалуйста! Здесь Варченко открытым текстом заявляет, что импортные джинсы ему нравятся больше, чем пошитые на советских фабриках костюмы. Гордо сообщает, что и из Греции привёз вельветовый костюм, кстати, он в нём уже несколько раз появлялся в стенах нашего с вами училища. И не только одежда, музыкальные инструменты отечественного производства его тоже не устраивают, он прямо говорит американскому корреспонденту, что у них гитары, видите ли, лучше наших. И вообще. Как можно ехать в капстрану, не уяснив основы марксизма ленинизма?! Может он вообще там в следующий раз останется? Я уж не говорю о том, что он песни поёт на языке потенциального противника.

Мне было что на это ответить, но я вдруг ощутил такую апатию, что захотелось просто закрыть глаза и превратиться в птицу, улетев куда-нибудь далеко-далеко на юг, где нет ни Коромысло с его «Обществоведением», ни Фроловой, но этого училища, а есть только пальмы и море…