Александр Михайловский - Сопки Маньчжурии

Ага, вот и медицинская книжка… Романов Михаил Александрович, год рождения: 1878. Дата рождения: 4 декабря (22 ноября). Место рождения: Российская империя. Санкт-Петербург, Аничков дворец. Должность: Великий князь.

А ведь он почти мой ровесник: в тот день, когда Серегин под Порт-Артуром начал в своем стиле учить японцев хорошим манерам, Великому князю Михаилу как раз исполнилось двадцать шесть лет… Бросаю беглый взгляд в сторону молодого человека. Кажется, если бы тот мог, то провалился бы под землю. Если для его брата главные слова – «не заслоняйте», то для Михаила это – «оставьте меня в покое». А ведь мы уже встречались с ним на совещании у Серегина, и тогда он к моей критике его маман отнесся вполне положительно. Или все дело в том, что тогда мы были на людях, а сейчас находимся на расстоянии вытянутой руки друг от друга? А быть может, за время. прошедшее с той встречи, с ним произошло еще что-то, о чем я пока не знаю?

До меня пациента осматривала Лилия; вот ее записи убористым почерком на латыни, а также рисунок. изображающий напряженность биополей и форму ауры. И резюме на русском, специально для меня (хотя в силу обстоятельств латинской грамотой я владею не хуже, чем русской):

«Соматически здоров. Противопоказаний к инициации Призыва и занятию должности императора не имеется.»

И магически удостоверенная подпись-закорючка. Ах, вот оно что – Призыв… Серегин обнаружил у этого молодого человека важнейшую для императора способность, но против обыкновения не стал решать все сам, а решил пропустить молодого человека через медкомиссию.

После Лилии с Михаилом беседовал отец Александр. Вот и его запись:

«Общее восприятие вопросов добра и зла в норме, обостренное чувство справедливости. Признаки душевного надлома.»

Теперь понятно, почему Серегин направил этого молодого человека к нам. Душевный надлом – это совсем не то, что полезно при призыве, и уж тем более в нем нет ничего хорошего для человека, который может занять императорский трон. Мятущаяся душа, даже при общей благотворности всех своих деяний, может наломать таких дров, что лучше бы не надо. Сомневающимся в помощь – примеры Ивана Грозного, Петра Великого и Иосифа Сталина. Всех этих троих лучше было бы иметь на троне в не надломленном душевном состоянии. И сделать хорошего им удалось бы больше, и побочный ущерб оказался бы в разы меньше.

Последним Михаила осматривал Дима-Колдун. Его запись округлым «школьным» почерком – уже на следующей странице:

«Аура обследуемого несет на себе отпечатки множественных вербальных и невербальных воздействий, осуществлявшихся в течение продолжительного периода времени. Инвазию в средоточие личности рекомендуется проводить при наличии мер предосторожности. Возможно наличие опасных чужеродных сущностей.»

Если Дима написал именно такими словами, то дело может быть серьезно. А может и не быть, потому что внутрь человеческой сущности – для того, чтобы потрогать проникшее внутрь руками, – хода ему нет. Это уже моя работа, и только я могу привести в средоточие остальных. Главный специалист по «мерам предосторожности» у нас Серегин, и прежде чем приступить к делу, я должна с ним посоветоваться. Но первым делом – пациент…

Подняв глаза от медкнижки, я увидела, что он стоит и напряженно смотрит, как я читаю записи, оставленные предыдущими специалистами.

– Садитесь, Михаил, – сказала я, указывая на стоящее перед моим столом мягкое полукресло, – в ногах правды нет. Или вы предпочтете, чтобы я называла вас с полным титулованием?

– Да нет уж, – сказал мой пациент, усаживаясь на указанное ему место и дисциплинированно складывая руки на коленях, – вы, Анна Сергеевна, достаточно высокопоставленная особа для того чтобы мериться с вами титулами…

– Ну хорошо, Михаил, – улыбнулась я, – в таком случае, надеюсь, вы не откажитесь выпить со мною чаю?

– Чаю? – удивленно переспросил мой пациент.

– Да, – подтвердила я, кивнув в сторону парящего подноса с двумя стаканами в массивных серебряных подстаканниках, сахарницей и тарелки с плюшками. – Ведь это не унизит вашего достоинства?

– Вообще-то не унизит, – согласился Михаил, взяв с подноса стакан в подстаканнике, – но я думал, что вы будете меня лечить, а не пить со мной чай.

– А это и есть часть лечения, – сказала я, пригубив ароматный напиток, – ничто так не настраивает на мирный лад и не приводит мысли в порядок, как хорошее чаепитие. Я не собираюсь заниматься насилием над вашей личностью. Моя задача – помочь вам избавиться от того, что мешает вам жить, и Вы должны лично увидеть своего врага, победив его почти собственными силами, а иначе через какое-то время проблема вновь вернется к вам.

Михаил кивнул, отхлебнул чая… и мы вместе с ним провалились – но не к нему в средоточие, а во внутренние апартаменты Серегина, на его личную половину. Там мы так же пили чай. При этом за столом, помимо нас с Михаилом и самого Серегина, находилась супруга нашего Артанского князя Елизавета Дмитриевна. Эго Михаила (а это было уже именно Эго, а не он сам), выглядело как шестнадцатилетний юноша с едва заметными усиками-стрелочками. Из этого можно было сделать вывод, что взросление его личности остановилось в год смерти императора Александра III. Мда, интересно было бы посмотреть на Эго его сестры Ольги… Если я права, то оно должно выглядеть как испуганная жестокостями мира тринадцатилетняя девочка, которую внезапно предали самые дорогие люди: родная мать и старший брат, оставшийся за умершего отца.

– Еще посмотришь, – ответил Серегин на мой невысказанный мысленный вопрос, отхлебнув чая, – это безобразие я тоже пресеку со всей возможной решимостью. Но сейчас главное – привести в порядок именно внутреннюю сущность Великого князя Михаила.

– Елизавета Дмитриевна, – сказала я, посмотрев на супругу Серегина, – вы говорили, что в вашем мире из Михаила Александровича получился прекрасный император, социально ответственный и в то же время просвещенный монарх. Но я не понимаю, как такое могло случиться – ведь факторы сознания, мешающие ему занять престол, действовали и в вашей реальности, а магов разума, как я понимаю, среди «старших братьев» не водилось?

– История гласит, – сказала наша княгиня, – перед самым воцарением Михаил был тяжело ранен в бою – да так, что едва выжил. Я не большая специалистка в области заклинаний, наложенных на психику, но вроде бы слышала, что болевой шок, а особенно клиническая смерть, способны разрушить их действие.

Хлоп! – и рядом с нами объявилась Лилия в своем простеньком белом платьице.

– Как специалистка по болевым шокам и клиническим смертям, могу сказать, что все это верно, – заявила мелкая божественность, сделав книксен. – Но я бы не рекомендовала применять такой варварский метод к нашему больному, поскольку это чаще ведет к летальному исходу, а не к выздоровлению. А он – такой красивый и добрый мальчик, который, если ему позволят, будет править решительно и справедливо.