Александр Михайловский - Сопки Маньчжурии

Серегин, с таким видом, будто его озарило свыше, вдруг сказал:

– А еще император Михаил в том мире чувствовал поддержку сомкнувшихся вокруг него боевых товарищей. И чем дольше он правил, тем сильнее была поддержка широких народных масс. И когда он умер своей смертью, через много-много лет после своего воцарения, то за его гробом, скорбя в едином порыве, шла вся страна.

– О гробе нам думать рановато, – решительно сказала я, – и от применения варварских инструментов мы тоже воздержимся. Уважаемый Михаил Александрович (ничего, что я так официально?), вы позволите нам вступить в самую сокровенную часть вашего сознания, чтобы помочь вам навести в ней порядок?

– Вступайте, – со вздохом сказало Эго Михаила, – я всегда рад, когда ко мне в гости приходят друзья. Но только сразу хочу сказать, что у меня там немного не прибрано…

– Нет уж, – решительно произнесла Елизавета Дмитриевна, – я лучше подожду вас здесь. Должна сказать, что я крайне польщена знакомством с самим Михаилом Великим, но кто я такая, чтобы лезть к нему в душу?

– Тогда мы с Сергеем Сергеевичем идем, – произнесла я, вставая, – не бойтесь, Миша, помощь близка. Раз, два, три!

Едва я произнесла эти слова, как мы все втроем оказались в какой-то длинной галерее. Было холодно и сыро, пахло мышами и плесенью, а на стеклах окон лежал такой толстый слой пыли, что они казались покрытыми изморосью. Из-за этого совершенно не было видно, что находится по ту сторону этих стекол. Только неверный серый свет – и больше ничего. А еще здесь меня преследовало ощущение пустоты, гулкого эха шагов и какой-то нарочитой запущенности, словно здесь властвовал неизвестный нам злой колдун.

– Ну и местечко! – сказал Серегин и замысловато выругался.

Без него я бы тут уже отчаянно трусила, но в присутствии нашего главного специалиста по применению грубого насилия я чувствовала себя так же, как и дома, когда смотрела по телевизору фильм ужасов. Каким бы жутким ни было происходящее на экране, оно никак не могло повредить моему настоящему существованию, потому что стоит появиться чему-либо устрашающему, как мой защитник Серегин покажет ему, где раки зимуют. А если этой помощи окажется недостаточно, тут быстро окажется вся наша команда, и в первую очередь оторва Кобра, направо и налево пускающая в ход энергию Хаоса.

Галерея заканчивалась большой двухстворчатой дверью. Я надавила на ручку, Серегин навалился плечом – и дверь со скрипом открылась. Посреди большой комнаты с плотно занавешенными окнами стояла оттоманка, и в ней полусидел-полувозлежал большой широкоплечий человек с закрытыми глазами. За время тяжелой болезни он, казалось, превратился в тень самого себя, и только лысина и окладистая борода остались прежними.

– Пожалуйста, потише… – сказало Эго Михаила. – Папа спит.

Возлежащего великана можно было счесть мертвым, да только, присмотревшись, я заметила чуть вздымающуюся грудь. Искорка жизни, если и теплилась в этом человеке, то была совсем слабой, такой, что достаточно дыхнуть – и она угаснет навсегда.

– Он и не жив, и не мертв… – полушепотом сказала неожиданно появившаяся подле меня Лилия. – Зацепившись за сознание младшего сына, который никак не хочет признавать неизбежного, он застрял между небом и землей. Но на самом деле это морок, фата-моргана: даже здесь сон его будет вечным, он никогда не откроет глаза и слабым голосом не позовет жену, чтобы та принесла ему попить. И в то же время этот призрак камнем висит на ногах нашего героя. Пока его отец кажется живым здесь, в средоточии его сознания, Михаил не сможет занять его трон.

Подойдя поближе к ложу умирающего, Лилия презрительно сморщила нос и добавила:

– Фи, какая мерзость! Никакая это не болезнь, папочка, а самое что ни на есть отравление медленным ядом. Ненавижу отравителей!!! Найди, пожалуйста, всех причастных и предай их лютой смерти, а для уже умерших попроси дядюшку пересмотреть дела в сторону ужесточения приговоров. Всеведущий-то он у нас всеведущий, да только, на мой взгляд, порой излишне добрый. Но тебя он непременно послушает…

– Небесный Отче! – взмолился Серегин. – Я понимаю, что эту душу незаурядного человека, сделавшего хорошего гораздо больше, чем плохого, необходимо отпустить отсюда, чтобы она смогла предстать перед твоим Престолом, но как я могу это сделать?

Хлоп! – и рядом с Лилией появился Дима-Колдун, сжимая в левой руке свой камень-подвеску и настороженно оглядываясь по сторонам.

– Сергей Сергеевич, Александр Александрович не сам по себе тут застрял… – сказал наш главный маг-исследователь. – Тут повсюду такие серые липкие нити, и отец Михаила Александровича опутан ими как муха паутиной. Паук тоже поблизости – сидит в засаде и ждет того героя, который придет освобождать его добычу…

– Дождется он на свою голову! – сказала внезапно объявившаяся Кобра, – одному колдуну голову отрубила, и другому тоже не поздоровится. А ты, Сергей Сергеевич, обнажай меч и делай свое дело. Если что, мы тут с тобой устроим этому гаду филиал ада в компактной упаковке.

За тем, что происходило дальше, мне оставалось только смотреть. Серегин вытащил из ножен меч – и комнату вмиг залил неземной истинный свет, высветив те самые серые нити. Одновременно обычные пыль и паутина тоже начали пованивать и потрескивать. Запашок пошел такой, будто на полную катушку включили духовку газовой плиты, плотно заселенную тараканами. Тем временем Серегин острием меча принялся поддевать нити, приклеивающие императора к его ложу – и те стали лопаться, так же, как пластиковые шпагаты лопаются от прикосновения лезвия из раскаленной стали. Чем меньше оставалось сковывающих нитей, тем большую призрачность и ангелоподобие приобретала фигура спящего. Вот острие перерезало последнюю, отчаянно вибрирующую нить – и призрак императора всплыл над своим смертным ложем вертикально, не открывая глаз. И тут же в дальнем углу за ширмами раздался такой шум, будто из норы выбиралась крыса размером с человека.

Колдун, появившийся на Божий Свет из-за ширмы, имел вид эдакого сгорбленного старичка ниже среднего роста, имевшего весьма жалкий вид. Его бесцветный сюртук был вытерт и засален, сквозь реденькие встрепанные пучки волос желтел бугристый череп, на впалых щеках топорщились седые бакенбарды, маленькие глазки растерянно щурились на пылающий светом первого дня творения меч Бога Войны.

– Константин Петрович? – растерянно ахнуло Эго Михаила, скорее всего имея в виду злого гения своей семьи и всей России Константина Петровича Победоносцева.

– Не сметь! – заорал колдун при виде воспаряющего императора. – Я приковал душу императора к сознанию мальчишки для того, чтобы эпоха Александра Миротворца длилась как можно дольше! Великой стране требуется великий император…