Александр Михайловский - Сопки Маньчжурии

– Сергей Сергеевич, если вы уже начали об этом говорить, то раскройте, пожалуйста, тайну, что означают две этих загадочных даты, странным образом отличающиеся друг от друга двумя последними переставленными цифрами? – спросил каперанг фон Эссен.

Бросив на собеседника тяжелый взгляд, я ответил:

– Эти даты обозначают года, в которые Германия объявляла войну России, и были эти войны во много раз более тяжелыми и жестокими. Армия в восемь миллионов штыков с одной стороны, примерно столько же с другой; фронт, перечеркнувший европейский континент от Балтики до Черного моря, и миллионы погибших. В последней войне на выживание мирных русских людей, замученных завоевателями, оказалось примерно в два раза больше, чем погибших на фронте солдат. И, как ни странно, началась та война так же внезапно, без официального объявления, с ночного нападения, напоминающего в миллионы раз увеличенную Порт-Артурскую побудку. Поскольку, в отличие от тех людей, что делали историю в мире моей супруги, я не могу положить всю свою жизнь на отслеживание политических выкрутасов императора Вильгельма и его наследников, то воздержусь от каких-либо шагов на германском направлении, способствующих усилению Второго Рейха. А если кайзер Вилли хоть что-нибудь вякнет по поводу русских варваров, то я вобью ему эти слова обратно в глотку – возможно, вместе с зубами. Я, знаете ли, хорошо умею устраивать маленькие локальные акции возмездия, не затрагивающие большое число непричастных людей, но крайне чувствительные для главных фигурантов.

– Так что же, Сергей Сергеевич, следующей вашей целью после атаки на Японию станет разрушение Германии? – спросил каперанг фон Эссен.

Я подумал и сказал:

– Если вдруг выяснится, что стабилизировать этот мир и избавить его от двух мировых войн мне не удастся никаким другим путем, я без гнева и пристрастия разберу на запчасти любую мировую державу, за исключением России. Гибель России – это путь в ад, потому что тогда некому будет укрощать ненасытную жадность англосаксов. Но в ближайшей перспективе угрозой для мира является Германская империя и ее полубесноватый кайзер. Вы меня извините, Николай Оттович, но к германскому государству, хронически страдающему позывами к великому завоевательному походу на восток, я отношусь резко отрицательно, что, разумеется, не касается немцев как нации. С немцами мы можем жить в одном государстве, служить в одной армии, создавать смешанные браки и чувствовать себя частью одного народа, а вот Германское государство, которое, даже прыгнув выше головы и поглотив прочие европейские страны, все равно не сможет сравниться с Россией в своем величии, для меня кажется явлением излишним и вредным. Пока у меня нет в этом направлении определенных планов, но в случае чего рука моя не дрогнет. Как вам известно были уже прецеденты…

– Сергей Сергеевич, а почему вы назвали дядю Вилли полубесноватым? – неожиданно спросил Михаил.

– А потому, что этот самовлюбленный любитель произносить длинные трескучие речи иногда способен сказать такое, что невольно усомнишься в исправности его рассудка – ответил я. – Но все-таки по-настоящему бесноватый вождь ожидает Германию лет через тридцать, и то лишь в том случае, если мы недостаточно хорошо сделаем свою работу.

– Как я понимаю, – решил блеснуть своей догадкой каперанг фон Эссен, – этот человек как-то связан с той ужасающей войной, которая, по вашим словам, должна начаться в тысяча девятьсот сорок первом году…

– Вы совершенно правы, Николай Оттович, – сказал я, – это австрийский подданный Адольф Алоизович Гитлер, незаконнорожденный, но после признанный биологическим отцом. В апреле будущего года ему исполнится шестнадцать лет, и сейчас он мечтает закончить школу, затем отправиться в Вену и выучиться на художника. Но не дал Бог дитяти таланта, так что художника из него не получится, а выйдет один из величайших злодеев, отметившихся массовыми убийствами гражданского населения.

– Так почему бы вам его сейчас не того? – каперанг фон Эссен сделал руками такой жест, будто сворачивает шею цыпленку.

– А чем передо мной провинился шестнадцатилетний мальчишка, который может стать величайшим злодеем, а может и не стать? – удивился я. – Скорее, «того» с летальным исходом надо сделать тем высокоумным людям, которые раскопали древнюю человеконенавистническую клоаку зороастризма и осеменили множество людских умов людоедскими идеями, а также германской элите, поддержавшей план по завоеванию мирового господства, невзирая ни на какие моральные издержки. Впрочем, на эдакую чистку германского правосознания потребуется положить целую жизнь, поэтому в мои планы входит только первоначальное наведение порядка; остальным же придется заниматься уже государю-императору Михаилу Александровичу.

Немного помолчав, я добавил:

– На настоящий момент план такой. Мы с Михаилом пойдем собирать консилиум, но только после того, как я переправлю в Порт-Артур вас, Николай Оттович. И там вы в течение суток должны составить команду из инженеров-механиков и артиллерийских офицеров с кораблей действующего отряда, предназначенную для откомандирования на «Неумолимый», где они пройдут обучение работе на предоставляемом мною оборудовании. Тем временем, пока изготавливаются сами машины и учатся ваши офицеры, вы должны отдать распоряжение избавить действующие корабли от всякой ненужной дряни, – в первую очередь, якорных и самодвижущихся мин, – оставив только то, что непосредственно будет необходимо во время боя. Флот господина Того вам предстоит расколошматить в почти обыкновенном сражении, после чего с вами наверняка захотят познакомиться англичане. Но это будет уже следующий тур Марлезонского балета…

Шестьсот второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Сегодня у меня опять особо важный пациент – младший брат ныне действующего русского императора, тот самый, из которого Серегин хочет сделать самого лучшего русского царя всех времен и народов. Вон он – стоит в дверях, смущаясь как новобранец перед доктором на врачебной комиссии. Наверняка только что Лилия раздевала его догола и подвергла издевательствам в стиле своей пальцедиагностики: «дышите, больной, не дышите… согнитесь-разогнитесь… достаньте левой пяткой правое ухо, ну или хотя бы постарайтесь…». Вот сейчас бедняга и смущается: думает, что я такая же маньячка, как и наша мелкая гимнофилка [22]. А мне его смущение совсем не нужно, оно мешает и ставит барьеры в работе.

Чтобы достигнуть доверительности в отношениях, щелкаю пальцами и заказываю невидимым слугам два чая с лимоном и заклинаниями умиротворения и покоя. Здесь вас, Миша, никто не обидит, а я далеко не следователь, выпытывающий у вас адреса, пароли и явки. Все, что я делаю – исключительно в ваших же интересах.