Мария Архангельская - Внутренний дворец.

Кольхог с приторной улыбкой поздравила «сестру Нуичжи», её высочество сказала, что становится жарко и нужно принести прохладительные напитки. Одна из служанок тут же сорвалась с места. На меня никто не обращал внимания, так что я тихо встала и ушла в павильон. Настроение было испорчено, хотя, ещё раз напомнила я себе, у меня нет причин для ревности. И вообще, всё к лучшему. Регулярный секс – это, конечно, хорошо, но в последнее время его было уж слишком много. Пусть его высочество потратит хоть немного своего темперамента на кого-нибудь другого и даст мне передохнуть.

Внутри павильона было относительно прохладно, так что я передумала выходить на прогулку и решила провести остаток дня под крышей. Всё равно скоро придёт наставница Тэн и возобновит мои мучения с пипой. А пока можно и книгу какую-нибудь полистать, вон, например, в «Путешествии в Западную страну» рисунков больше, чем текста, в нашем мире она вполне сошла бы за комикс. Правда, до пузырей с надписями, выходящими из уст персонажей, тут всё-таки не додумались, все пояснения лепили сбоку. Зато картинки были красивые и вполне фантастические, ибо, как я уже рассказывала, иные страны для местных жителей были полны чудес.

Равно, как, впрочем, и родные края. Та же Кадж как-то совершенно серьёзно поведала мне, что в её родном городе во времена её детства бесчинствовала Небесная собака – злой демон, требовавший человеческой крови, и родители, боясь, что она заберёт у них маленькую Кадж, сделали для неё колыбельку из персиковой древесины, отпугивающей нечисть. Все персики в саду для этого срубили…

Мои размышления прервал звук бьющегося фарфора и энергичное ругательство. Я оглянулась. Кажется, звук шёл с той стороны, где у павильона была крытая веранда. Там тоже стояло несколько больших ваз, туда выносили столики, и девушки, когда погода позволяла, могли проводить там время, попивая чаёк и болтая о всяком разном.

Звон повторился. Я решительно двинулась на звук и ничуть не удивилась, увидев на веранде его высочество. Ну кто бы ещё посмел так бесцеремонно обращаться с драгоценными вазами? Между тем двух разбитых горшков Тайрену показалось мало, и он пинком перевернул один из столиков, заодно отправив в полёт и лежавший на нём чей-то набор для рукоделия. Действо опять сопровождалось проклятиями в адрес Руэ Чжиорга.

– Ваше высочество, – громко сказала я, – может, вы пойдёте в Восточный дворец и будете бить посуду там?

Хотелось добавить, что вазы ни в чём не виноваты, но я сдержалась. Если уж человеку хочется чего-нибудь разбить – ну кто ж ему запретит?

Тайрен рывком обернулся:

– Что?

– Бить посуду, – терпеливо повторила я, – принадлежащую вам. А эти вазы кому-нибудь из наложниц могут быть дороги.

– Новые поставят, – бросил Тайрен. И окинул террасу ищущим взором, явно прикидывая, чтобы ещё сломать или расколотить.

– Может, вам подушку вынести? – сочувственно спросила я.

– Зачем?

– Попинать. И вреда не будет, и гнев выпустите.

Тайрен шумно выдохнул. Мрачно посмотрел на меня, а потом плюхнулся на одну из ведущих в цветник ступенек.

– Отец-государь опять будет недоволен… – проговорил он в пространство. Я поколебалась, но всё-таки подошла и села рядом. Как-то я быстро к нему привыкла и перестала бояться. Впрочем, трудно сохранять пиитет перед мужчиной, с которым спишь каждую ночь.

– Ваше высочество, что случилось?

Тайрен дёрнул плечом. Но когда я уже подумала, что он не ответит, принц произнёс:

– Сегодня было нашествие муравьёв на Барабанную башню. Они образовали своими телами три иероглифа, – и он размашисто написал пальцем в воздухе: – Божество. Слава. Несчастье.

Я моргнула. Первые два иероглифа читались как «тай» и «рен». «Божественная слава» – хорошее имечко дал император собственному сыну. Хотя… Если перевести на привычное мне именование… Божеслав. А что, кто-нибудь из братьев-славян вполне мог бы такое носить.

– А несчастье – для вас или от вас?

– От меня, конечно. Теперь по всему городу ходят слухи, что это скверное предзнаменование, и что моё будущее правление ничего, кроме несчастья, не принесёт.

– А при чём тут гун Вэнь?

– Гуну Вэню мерещатся пятицветные облака над его собственным сыном, – Тайрен зло усмехнулся. – Но для этого ему нужно добиться моего низложения. Вот он и добивается.

– Муравьями? – уточнила я, смутно догадываясь, что пятицветные облака, должно быть, имеют какое-то отношение к императорскому титулу.

– А что тут сложного? Написал на стене сладкой водой, вот насекомые и сбежались, а простонародье и радо языки по три чуна распустить, – Тайрен вскочил и принялся мерить террасу шагами. – Давно уже говорят. Что я непочтителен. Не добродетелен. И отец слушает! Можно подумать, что я делаю что-то, чего не делают все! Покажи мне того, кто не катался на зелёных парусах и не дружил с дядюшкой радости! Но нет, это для простых смертных, а мне – изволь распространять державную добродетель! Как же, будущий император должен быть святым! Можно подумать, он сам свят!

Тайрен уже откровенно кричал. Я торопливо поднялась и подошла к нему.

– Нет, вам точно надо попинать подушку. Или хотите ещё один способ?

– Способ чего?

– Выпустить злость. Напишите его величеству письмо. Или ещё кому-нибудь. Изложите в нём всё, что накипело, откровенно и не стесняясь в выражениях. А потом сожгите. Я пробовала, честное слово, помогает.

Тайрен посмотрел на меня, как глядят на не по годам учёного ребёнка – немного удивлённо, немного иронично, немного сочувственно. Потом вздохнул и обнял, притянув к себе. Из комнаты на веранду выглянула какая-то из наложниц, сделала большие глаза и исчезла.

– Иногда мне кажется, что я взорвусь, – проговорил Тайрен. – Прямо изнутри давит. Нужно что-то делать, а я не знаю, что. А когда знаю, не дают. У тебя такое было когда-нибудь?

– Разве что когда я была очень зла.

– И что ты делала? Пинала подушку или писала письма?

– Иногда. В любом случае какие-то решения лучше принимать, когда хоть немного успокоишься. И можешь оценить, способен ты реально хоть что-то изменить, или все усилия будут лишь беготнёй курицы с отрубленной головой. Иногда мы действительно бессильны, и только и остаётся, что переключиться на что-нибудь другое.

– На что? – с горьким сарказмом поинтересовался Тайрен.

– Не знаю. Но всегда можно что-нибудь придумать.

– Отец будет недоволен… – невпопад повторил Тайрен. – Впрочем, он всегда недоволен.

Он помолчал, поглаживая меня по руке, потом отодвинулся и взглянул мне в лицо:

– Ну а ты что такая кислая сегодня? При других можешь не говорить, но мне-то скажешь?

Я помолчала, удерживаясь от искушения начать ковырять носком пол. Потом всё-таки решилась: