Мария Архангельская - Внутренний дворец.

Так. Я прищурилась. Кое-где наверху картины были тщательно выписанные иероглифы с пояснениями. Да, часть из них была мне незнакома, но то, что я смогла прочитать, подтверждало то, о чём я уже догадалась сама. Картина подробно рассказывала о производстве шёлка.

– А разве получение шёлковой нити – это не секрет? – я повернулась к торчавшему у меня за спиной подмастерью. Он моргнул недоумённо, но всё же ответил:

– Когда-то это было секретом, госпожа… За разглашение его чужеземцам полагалась смерть. Но с тех пор многие на востоке и кое-кто на западе узнали этот секрет, и хранить его уже нет смысла. Но шёлк из империй – самый лучший!

– Ясно, – я принялась сматывать картину обратно. – А нет ли у вас картины, более… м-м… интересной мужчине?

Подмастерье снова моргнул, но после короткого замешательства ответил:

– Если госпожа пожелает… Вот, есть картина, описывающая поход императора Гай-ди.

Я взяла указанный свиток и принялась его разматывать. Да, кто сказал, что комиксы – изобретение моего мира и времени? Хотя это полотно выгодно отличалось от известных мне историй в картинках изяществом и колоритом изображения.

– Сколько ? – раздался у меня за спиной удивлённый голос принцессы.

Я обернулась. Этап примерок, видимо, уже завершился, и теперь стороны перешли к обсуждению цены. Которая, видать, оказалась сюрпризом.

– Прекрасная госпожа… – торговец со вздохом развёл руками.

– В прошлом году, когда вы отсылали их ко двору, мне сказали, что они стоят на сотню таэлей меньше.

– Так оно и было. Но вы же понимаете, прекрасная госпожа… Всё дорожает. Монеты стоят не больше, чем бронза, из которой их льют. Если я не смогу разыскивать и покупать товар, то просто разорюсь и уже ничего не смогу предложить прекрасной госпоже! Я и так предлагаю вам себе в убыток ради счастья видеть вас у себя.

Мекси-Цу поджала губы, и мне на мгновение стало интересно, начнёт ли она торговаться. Но, видимо, это было ниже достоинства принцессы.

– Ну, хорошо, – она поднялась. – Отошлите всё это в Восточный дворец. Я распоряжусь заплатить.

– С превеликим удовольствием, благодарю за оказанную честь! – торговец с энтузиазмом закланялся. Потом повернулся ко мне: – А вы, госпожа, присмотрели себе чего-нибудь?

– Да, – я показала свиток. – Я хочу купить эту картину.

– Прекрасный выбор, госпожа, прекрасный выбор! Желаете посмотреть футляры?

– Футляры?

– Такие картины положено хранить в футлярах, положив в них благовония, чтобы усладить все органы чувств. Если пожелаете, у нас есть мускус, и ещё смесь…

Принцесса кашлянула.

– Выберите футляр на своё усмотрение, – сказала я. – А благовония я сама подберу.

– Это хорошо, что ты стала интересоваться живописью, – сказала её высочество, когда мы покинули лавку и заняли свои места в карете с опущенными шторками – она по ходу движения, я напротив. – Дама должна развивать свой вкус. Только так мы можем угодить своему господину.

Я, разумеется, поблагодарила. Интересно, как бы отреагировала принцесса, если бы я сказала, что желательно развивать не только вкус, но и интеллект.

День рождения его высочества приближался, и я, избавившись от тревоги «что подарить», с интересом ждала, как будет обставлен праздник. Тем более что почти сразу за ним шёл ещё один – День поминовения усопших. По такому случаю нам, наложницам, тоже сделали подарок: в один прекрасный день я, выйдя в общую комнату, обнаружила, что она вся увешана образцами тканей. Первой, конечно, выбирала Кольхог, взявшая себе роскошную красно-золотую парчу, но после неё и остальные могли найти себе по вкусу материю на новые платья. Не то чтобы мы испытывали в них недостаток, но всё же надеть обновку всегда приятно.

– Тебе подойдёт… – Кадж, щеголявшая новенькой нефритовой подвеской в виде иероглифа «счастье», задумчиво обозрела предложенное великолепие. – Пожалуй, вот это зелёное с серебряным узором будет неплохо, а?

Я согласилась, что действительно неплохо. И подаренные заколки придутся впору. Усин ухитрялась сооружать из моих отросших волос некое подобие узла, и если зачесать повыше, то можно было даже воткнуть шпильку, с головки которой на цепочке свисал хрустальный шарик. А то мне завидно – все остальные носят всякие висячие штуки в волосах, а я нет.

Мой подарок день ото дня нравится мне всё больше и больше. Уж не знаю, насколько он придётся ко двору местному взыскательному вкусу, но я то и дело, когда уставала от нудных занятий каллиграфией и музыкой, доставала свиток и медленно разворачивала его, любуясь тонкостью изображения. Он был метра четыре в длину, не меньше, и прописан с потрясающей дотошностью. Если гора, то виден каждый камень, если деревья, то у сосен можно посчитать иголки, а уж детализированность одежды и оружия на людских фигурках станет подарком для будущих реконструкторов. Все эти детальки можно было рассматривать часами. И хотя я пока ещё ничего не знала об императоре Гай-ди, картина давала возможность проследить основные этапы его похода, видимо, против западных горцев, даже если не читать поясняющие иероглифы.

Торговец, прислав, как и обещал, футляр к картине, всё же не удержался и вложил в него немного своих благовоний. То ли цену задрать хотел, то ли просто не мог себе представить, как это – взять вещь и не надушить.

Тем временем мы с Тайреном продолжали читать «Военную стратегию» по главке в день. Честно говоря, я уже подустала от неё – хотя главки были коротенькие, переспрашивать почти каждый второй иероглиф было довольно утомительно. Но после того как я сама настояла на изучении, отказываться было как-то неловко.

– «Когда же оружие притупится и острия обломаются, силы подорвутся и средства иссякнут, князья, воспользовавшись твоей слабостью, поднимутся на тебя. Пусть тогда у тебя и будут умные слуги, после этого ничего поделать не сможешь», – прочла как-то я. – Э-э… Когда это было написано?

– Около тысячи лет назад. Ну, чуть поменьше.

– Хм. А нам ещё рассказывают, что нравы портятся, и что вот раньше была настоящая верность государям, да вся повывелась.

– А что, скажешь, не так? – поднял брови Тайрен. – Я вот ещё не видел своими глазами тех образцов верности и мужества, о которых повествуют хроники.

– Как же «так», если тут очевидец и участник событий прямым текстом говорит – единственное, что удерживает князей от восстания, это опасение, что они получат по зубам. Что-то это мало похоже на образец верности.

Тайрен взял трактат у меня из рук и внимательно перечитал указанное место. Похоже, до сих пор ему не приходило в голову рассматривать этот пассаж под таким углом.

– Всё же, когда это писалось, люди уже ушли от чистоты нравов времён первых императоров, – сказал он. – Люди портятся постепенно.