Максим Арх - Лето 1977 [СИ]

«Ну ни хрена себе подстава. Мутили-мутили, да так ничего не закрутили», — подумал я и продолжил чтение.

В 1968 году Моссовет всё же выпустил указ о строительстве музея. Ну а возведение началось совсем недавно， в 1974 году и будет продолжаться ещё двадцать лет. Первая постоянная экспозиция откроется лишь в далёком 1995 году. В 1996 году заложат ещё один корпус и закончат в 2007, хотя это уже не важно. А важно то, что нет， дорогие товарищи, музея Дарвина в 1977 году, ну или я чего-то не понял. Вот как всегда — кому-то хрен, а нам всегда два!

Жаль， конечно. Попасть бы туда было бы неплохо… Пощёлкать «древним» фотоаппаратом, сделать зарисовки в альбоме, что-нибудь законспектировать, пообщаться со смотрителями, быть может с директором «перетереть» на археологические темы. Ан нет, облом!

Что делать, как говорится — на нет сюда и сюда нет. Потом поищем какой-нибудь другой музей.

Зачем мне это надо? Да за тем же, за чем я сейчас пойду в здание с книгами, где доброжелательная тётя Эмма передаст юному гению, для чтения, какую-нибудь «хренотень». Нужно, чтоб меня видели, нужно чтоб меня помнили…

Я взял сумку через плечо и вышел на улицу. Сегодня была суббота и библиотека была открыта до четырёх.

Пообщался с приветливой Эммой Георгиевной, которая была рада мне как родному. Звала меня завтра в гости и передала две больших книги. Как оказалось, это были два тома — «История римской литературы», издательства Академии наук СССР 1959–1962 годы.

На вопрос: «А нет ли у вас «Евангелия от Иоанна» или от кого-нибудь ещё?», визави зависла и， выпучив глаза, пыталась меня загипнотизировать. Через пару минут тишины, она вышла из «коматоза», и истово замотала головой, типа: «Да ты офигел， что ли， пионер?! Под монастырь хочешь подвести?! Нету тут такого! И не было никогда!»

Я попрощался с возбуждённой женщиной и поехал искать печатную машинку.

Агрегат был пойман в магазине электротоваров， который находился на улице Горького. Пойманным экземпляром оказалась немецкая пишущая машинка Erika 40, имеющая футляр в виде чемодана. Выпускалась в Дрездене с 1950 по 1980 годы. Как оказалось, стоила она 400 рублей и была 1975 года выпуска.

«Чисто диссидентский вариант», — резюмировал я.

На таких вот «Эриках» и перепечатывались книги самиздата в эти годы. Такие как: «Мастер и Маргарита» — Булгакова, «Один день Ивана Денисовича» — Солженицына и т.д. и т.п… Вспомнив о последнем, меня передёрнуло.

Именно о такой пишущей машинке пел бард Александр Галич: «…“Эрика” берёт четыре копии, вот и всё!.. а этого достаточно…».

Теперь же этой машинкой предстояло порулить мне, не совсем диссиденту, точнее совсем не диссиденту.

Я знал, что, используя папиросную бумагу, можно делать и по шесть копий, поэтому закупил и её. В перестроечных мемуарах «узников совести», я читал, что эта бумага считалась жутким дефицитом и желанной покупкой для каждого диссидента.

Но тут… либо мне повезло, либо «хз», но вон она, лежит в свободном доступе, пробивай чек и забирай.

Приехав домой, открыл коробку и достал чемодан. Внутри чемодана была инструкция, из которой можно было узнать, что:

«Эта пишущая машинка изготовлена специалистами из доброкачественного материала с применением современных методов работы…

…Для того, чтобы Ваша радость была продолжительна, мы рекомендуем Вам еще время от времени поручать специалисту производить основательную чистку машинки».

Последнее предложение порадовало.

Я сделал себе бутерброды с чаем и приступил печатать план романа с некоторыми фрагментами по мотивам своих монументальных апокалиптических видений в поезде.

В общем, хоть и с натяжкой, но этот день, можно было назвать днём отдыха.

Во второй половине дня мама зашла ко мне, посмотреть, чем это её чадо занимается. Осмотрела машинку, порадовалась за меня и как бы между прочим спросила:

— Саша, а дядя Эрик, не сказал куда он уехал?

Я закашлялся и замотал головой.

«Чой-то, она решила о этом козле вспомнить?»

— Вы, что поругались? Подрались? Он тебя ударил? Он тебя бил? Он что, тебя обижал? — присев на диван стала пытать меня мама. — Саша, если он тебя обижал, почему же ты тогда об этом не сказал мне? Что между вами произошло? Что, что случилось, Саша?

— Нет， мам, он меня не обижал, всё нормально. Я не знаю куда он уехал, — отмазывался я, не понимая, что это за вопросы такие, ни с того ни с сего. Прошло уже где-то с полмесяца, я «полюбовно» решил этот вопрос! Так почему она вспомнила?..

— Ну как же всё нормально?! Почему тогда он, так внезапно ушёл? Он говорит, что поссорился с тобой и ты его выгнал!

— Кто говорит? — ни с того, ни с сего, осипшим голосом поинтересовался я.

— Как кто? Дядя Эрик， конечно!

— Он же уехал! — прохрипел я, уже начиная понимать, что что-то не то…

— Нет, не уехал! Он вчера пришёл ко мне на работу. Плакал и говорил, что ты его ненавидишь и всячески оскорбляешь, — сказала она и погладила меня по голове. — Я знаю， Саша, ты взрослеешь и немного ревнуешь. Не волнуйся! Ты мой самый любимый и я тебя никогда не брошу!.. А Эрик… Дядя Эрик, он просто друг. Поэтому я прошу тебя относиться к нему, как к моему хорошему знакомому.

Я тяжела вздохнул.

— Саша. Я с ним поговорила. Он попросил прощения за письмо, которое написал в отчаянии, и я его простила.

«Ах**ть!» — в глазах помутнело.

— Я прошу тебя, быть с ним вежливым и обходительным. Хорошо? Это мой друг, и если он тебе ничего плохого не делал, то пусть моим другом и останется， — проговорила мама, а затем серьёзно на меня посмотрев спросила: — Или же всё же он что-то тебе сделал? Обидел тебя?

— Нет， мама. Ничего он мне не делал. Всё нормально.

— Хорошо. Сегодня вечером, он придёт к нам в гости.

«А***ть! — глаза застила красная пелена. — Пи***ц котёнку!!!»

Мама ушла на кухню готовиться к «праздничному ужину», который мы собирались провести всей нашей дружной семьёй, включая, мать его, «любимого» дядю Эрика, а я сидел перед «Эрикой» и оху***л!

И что же мне с этим поганым скунсом теперь делать? Как отвадить от нашего дома? Варианты есть, но решать вопрос кардинально, в том ключе о котором я думал, мне крайне не хотелось.

«Всё-таки жизнь человеческая бесценна… Есть заповеди… Не убей… Возлюби врага своего, как самого себя…» — откинувшись на спинку стула， философствовал я.

Просидел я в задумчивости минут двадцать…

«Это что ж получается — эта скотина будет бухать за наши деньги, будет меня оскорблять, обворует квартиру, а я его должен возлюбить?!»

«Ну нахрен! Кончу тварь и «вася-кот»!»

Сквозь пелену этих не радужных для «будущего клиента» мыслей, я услышал голос мамы. Она звала меня на кухню.