Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

И всё же вопрос он задал правильный. Я сам его себе задавал не раз. Поэтому ответил Тою сразу:

– Только там я смог сделать топор, что подарил тебе, и эти мотыжки, которые, надеюсь, ты сможешь выменять у Людей на зерно. Там с нами живут козы, почти как мои волки. Они дают молоко, мясо и шкуры. Ещё там есть поле, которое я собираюсь засеять. Мы засеем вместе! Конечно, мы сможем там жить лучше и будем делать всё для этого вместе!

Получилось у меня не так убедительно, как мыслил, представляя себе этот разговор с ним, но Тою услышанное понравилось. Естественно, после того как он согласился увести племя на новое место, возник вопрос, как унести с собой всё нажитое. Я предложил сделать новые лодки. Мужчинам идея плыть, а не идти пешком пришлась по душе. Лют тут же засобирался в лес, а с ним вызвались пойти Норх и Брех. Я не удивился: они ведь тоже неплохо умели работать с деревом. Нашлись дела и у других мужчин. У костра остался только Той. Он, указав на свёрток с мотыжками, снова удивил меня:

– Люди спросят меня, где я это взял. Что смогу им ответить?

Жаль, что разглагольствовать о коммерческой тайне не имело смысла, но была у меня другая отмазка, в те времена – безотказная.

– Ты покажи им инструмент и попроси за каждую мотыгу по той мере зерна, что они отдают с женщиной, когда она уходит к мужчине. Спросят, откуда? Скажи, что духи не разрешают тебе отвечать.

Той, наверное, пока меня не было, успел позабыть о запретах небожителей. Он посмотрел на меня с недоверием, потом улыбнулся и погрозил пальцем. Спустя мгновение его лицо омрачилось. Не иначе как он вспомнил все мои предыдущие разводы. Определённо вожак Рыб поумнел. От таких мыслей я заёрзал на брёвнышке, но обошлось.

– Скажу… – пробурчал Той и, прихватив свёрток, направился к земледельцам.

Я не рассчитывал, что меняться он пойдёт сегодня, но останавливать его не стал. Смотрел на широкую спину вожака, холмы, окутанные дымом – то земледельцы разводили на своём поле костры, скучное, хмурое небо, и оттого, что вернулся, переживал радость и одновременно почему-то тяжесть на сердце…

Вечер гнал по небу чёрные как ночь тучи и подметал потемневшую от влаги равнину, спотыкался о холмы и свистел, скатываясь в балку. Косой дождь хлестал струями раскисшую землю, взъерошенный ивняк и бурлящую жёлтую воду разлившейся паводком реки. Мой вечер проходил в одиночестве, раздумьях и дремоте под убаюкивающую дробь дождя. И не беда, что вода течёт через бесчисленные дыры в крыше, а ветер дует через прохудившиеся стены – словом, обе эти стихии бесцеремонно встречаются у меня на спине. Я не в обиде на соплеменников. Нет, конечно… В моём жилище почти год никто не жил, а то, что никто не предложил мне разделить с ним место под своей крышей, так это от привычки: шаман спит сам.

Воспользовавшись старыми запылёнными шкурами, я соорудил ближе к очагу нечто вроде навеса, чтобы хоть как-то защититься от сырости. Значительно больше забот мне доставлял холод. Сквозняк не даёт нагреться воздуху. Я вспомнил, что Тою удалось договориться с земледельцами об обмене зерна на мои изделия, и новости от мастеров, будто свалили они дерево, из ствола которого сделают большую лодку. Так Лют мне сказал. Заснул и даже успел увидеть во сне, как иду под дождём по лесу. Что-то загремело над головой, и я, вздрогнув, проснулся и некоторое время бессмысленно смотрел широко открытыми глазами на тёмные гнилые шкуры у меня над головой. Снаружи по-прежнему слышался мерный шум дождя, а ветер в щелях то свистел, то утихал, будто делал вдох и выдох.

Глаза мои закрылись и через какое-то время открылись уже от страха. Я почувствовал чьё-то присутствие, и будто что-то холодное прикоснулось к моей щеке. Сердце вздрогнуло от испуга, но хорошо, что Лило ничего не заметила. Её носик слегка покраснел, глаз под мокрыми ресницами вообще не было видно. Если раньше она и привлекала моё внимание, то вовсе не какой-то там красотой, а сейчас в этом лице было что-то страдальческое и по-детски беспомощное: и хотя Лило повзрослела, стала матерью, она почему-то напомнила мне маленькую девочку, плачущую оттого, что осталась одна, напуганную зыбкими тенями и непонятным шумом. Я обнял её за плечи. Она повалила меня на пол и устроилась под боком, положив голову на мою грудь.

Всё так же льёт дождь, над раскисшей землёй воет ветер. Лило успокоилась, греет мой бок. Я снова засыпаю и тут же снова проснулся, едва почувствовал касание её тонких пальцев там, где никак не ожидал…

Эта осина простояла годы и годы, пока в неё не ударила молния. Совпадение, случайность или так всегда случается, когда дерево загорается от разряда в тысячи вольт, я не знаю и сейчас, но та осина выгорела вдоль средины двадцатиметрового ствола. А в метре от земли огню почти удалось пережечь её полностью, поэтому Люту и его компаньонам было нетрудно свалить дерево на землю. Если бы не молния, то, как взяться за рубку и пиление того ствола, я представить не смог бы. Наверное, чтобы свалить такую осину, им пришлось бы работать месяц или два…

Лют сделал топором отметину, разделившую дерево на две заготовки, и неспешно стал спиливать и рубить ветки, очищая ствол, а мужчины-Лоси рубили древесину по его разметке. Они работали месяц, но в итоге племя получило две лодки. В той, что побольше, позже поплыли двенадцать человек. Она рядом с другими долблёнками действительно казалась огромной. Лют, будто сомневаясь, что такую громадину заставит двигаться один человек, сделал к ней десяток вёсел. Когда поплыли всем племенем, в ту лодку сели все Лоси и из наших – рыбачки с детьми. Поначалу они гребли не дружно и плелись последними, но, когда приноровились, вырвались первыми. Шли ходко и часто останавливались, чтобы подождать нас. Ждали со смехом и шутками.

В ту ночь, когда Лило пришла ко мне вся в слезах, я не смог ей отказать. Но уже с утра раскаивался в этом. Пошёл посмотреть на осину, что свалили «корабелы», Лило увязалась за мной. И так до отъезда: куда я – туда и она.

– Лило, когда родился твой ребёнок? – спросил я, чтобы она вспомнила о том, что стала матерью и, может, вернулась бы к младенцу.

Она всё поняла. Загрустила, конечно.

– Тиба кормит. У неё тоже появился ребёнок. У меня молока мало, – объяснила она.

Тогда я переживал ещё и о Тошо. Не знал, как парень отнесётся к тому, что Лило покинула его. Оказалось, он сам не промах: запал на мою Тиби. Ай да «бабушка»! По местным меркам она, конечно, была очень взрослой женщиной, но всё так же красива и сексуальна по меркам будущего. И Лило проливала слёзы как раз по этой причине, как выяснилось.

Люди-земледельцы в посёлок Рыб не ходили. Той и Лим носили им иногда мясо, когда удавалось подстрелить в лесу крупного зверя. Как-то утром, встретившись с Тиба у племенного костра, расспросил: