Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

– Утаре твоя женщина. Женщина вождя! Она сказала – Уро сделал… – Ноздри его трепетали, глаза метали молнии. – Уро пойдёт в лес, найдёт чужаков и всех их убьёт!

Мне пришлось бежать за рванувшим вдруг к лесу великаном, чтобы остановить его. Потом ещё и уговаривать подготовиться к мести и пойти всем вместе.

Резкие порывы ветра утихли, и снова захлестал весенний дождь. Уро какое-то время постоял недвижимо, как изваяние, не обращая внимания на пляшущую под ногами воду, обдающую брызгами его чуни, и крупные капли, стекающие по лицу, и посмотрел мне в глаза грустно и горько…

Следы чужаков мы искали недолго. На поиски Утаре со мной отправились все мужчины нашего племенного союза. Туро и тот увязался. Всего нас было двенадцать, по меркам того мира – большой отряд! Сырые дорожки-бороздки на рыжей подстилке из дубовых листьев, будто кто-то шёл шаркающей походкой, ещё были отчётливо видны. Будь я один, наверняка обнаружил бы следы раньше и, наверное, смог бы представить, что происходило в лесу вчера, но то будь я один… Норх и Брех из племени Лосей обнаружили тропу чужаков и громкими криками известили об этом остальных преследователей. Собравшись вместе, мы побежали вдоль разворошенной листвы, не заботясь о скрытности. Наверняка пришельцы успели уйти далеко.

Когда над лесом закружили сырые сумерки, мы обнаружили холодное кострище. Я закричал, чтобы все оставались там, где стояли, и, убедившись, что соплеменники меня поняли, сам стал кружить по округе, вглядываясь в землю. Вскоре на опавшей листве у дуба-великана чуть в стороне от углей увидел кровь. Она успела высохнуть, потемнеть, но всё равно мне стало ясно, что лежавший здесь человек – не жилец. Можно сказать, он истекал кровью, пока его соплеменники грелись у костра. А рядом листва тоже была примята, почти так же, как и окровавленная. Здесь тоже кто-то лежал… Я продолжил преследование.

Сумерки сгущались, и я знал, что очень скоро лес погрузится в зловещую черноту. Мои соплеменники уже разбрелись по округе, собирая валежник, Той колдовал над кострами, пытаясь развести огонь.

Пока перекусывали вяленой рыбкой и твёрдыми лепёшками, я поделился с соплеменниками своими догадками. Что, мол, один из чужаков истекает кровью, а Утаре, наверное, с ними. Объяснил, почему так думаю. Соплеменники молчали, работая челюстями, а потом и вовсе вповалку завалились у костров спать. Тогда мне пришла в голову мысль, что раз чужакам для ночёвки хватило одного костра, то их меньше, чем нас.

Мне не спалось. Я ушёл в лес, в темноту настолько густую, что казалось, по ней можно плыть, разводя руками, как по реке. И не было над головой неба, потому что сквозь темень ни звёзды, ни луна не могли проклюнуться. Обычно в такую ночь хорошо спится, только не мне и не тогда…

Прислонившись спиной к дереву, не обращая внимания на сырость, я сидел, вглядываясь в темноту, и незаметно для самого себя погрузился в сон. Спал без сновидений, пока влажный шершавый язык не прошёлся по моей щеке и подбородку. Пальма поскуливала и всё норовила забраться на колени. Я провёл ладонями по её боку – шерсть волчицы была спутанной и тяжёлой, в корках из грязи и, как я догадывался, засохшей крови. Уже у костра я смог рассмотреть десятки колотых и резаных ран на её морде, спине и боках. Хвала Всевышнему, чужаки смогли испортить волчице только шкуру. Я улёгся у одного из костров, Пальма устроилась рядом и быстро уснула, разомлев от тепла и моих поглаживаний. Сам я спал плохо, мёрзла спина, а я старался не шевелиться, чтобы не потревожить волчицу.

Серое мрачное утро не сулило облегчения. Холод пробирал до костей, не спасал даже тёплый плащ. Я растолкал Тоя и Люта, они стали будить остальных. Собрались быстро. Затушив костры мочой, мокрыми листьями и ногами, мы отправились по едва заметным следам.

Нам не везло, погода портилась на глазах. Сгущалась темнота. Пошёл мокрый снег, который быстро запорошил наши плащи и следы на земле. Злобный ветер тем временем становился всё сильнее, крупные хлопья снега били в лицо. Мне захотелось завыть по-волчьи от отчаяния и безысходности. В этот момент я почувствовал на своём плече руку. Брех подтягивал меня к себе и кричал:

– Мы нашли следы!

Наверное, раненый чужак не смог идти сам, и его товарищи срубили несколько деревьев, чтобы сделать волокуши. От пеньков осинок тянулся едва заметный след. Воодушевившись увиденным, мы побежали вдоль запорошенной снегом тропы. Вскоре и ветер почти совсем успокоился, и рассвет вдруг стал ясным и чистым. Лишь бледно-розовый туман потянулся с низин, время от времени пряча след чужаков у наших ног.

Тропинка, которая вела нас по лесу, вдруг исчезла в густых зарослях подлеска. Солнце уже садилось за деревья, когда мы наконец выбрались из колючего кустарника и увидели бескрайние серые воды озера и чуть левее, за молодым ельником, дым от костра. Я ласково погладил рычащую волчицу. На её лапе и груди до сих пор кровоточили глубокие царапины, но, похоже, Пальму они не беспокоили. Волчица тоже хотела отомстить чужакам. Как и я…

Сбросив на землю плащ и сумку с припасами, я вытащил из-за пояса из ножен кинжал и топорик. Той развернул шкуру и достал свой макуахутл, мужчины, Рыбы и Лоси, натянули на луки тетиву, а горцы ожидали, опираясь на копья с кремнёвыми наконечниками. Лют щёлкнул тетивой, проверяя натяжение, и, не сговариваясь, словно по сигналу, все мы пошли к ельнику.

Я не обращал внимания на соплеменников, но сам старался двигаться предельно осторожно, крадучись. Чем дальше мы заходили в ельник, тем тише становилось вокруг, как вдруг отчётливо стали слышны треск горящего костра и тихие голоса у него. Может, нам стоило договориться о каком-то знаке к началу атаки или о том, чтобы вначале понаблюдать за чужаками, но случилось, что их голоса и стали тем самым знаком, услышав который Уро, взревев, побежал вперёд.

Я видел перед собой спины соплеменников и подумал, что глупо бежать за ними. Резко принял вправо и направился к воде, на случай если кто из чужаков побежит к своим лодкам. А что лодки или лодка должны быть где-то на берегу, я не сомневался. И оказался прав.

Мутная вода озера торопилась куда-то, пенилась и плескалась о крутой бережок там, где водяные заросли по какой-то причине отступили и обвалившийся берег сформировал заливчик метров на десять, врезавшийся в береговую линию. Длинная долблёнка лежала на берегу вверх днищем.

Едва я присел на влажное дерево, чтобы перевести дух, как увидел выбегающего из-за елей чужака. На нём была накидка из шкуры, а в руках – копьё. Он появился так внезапно, что рассмотреть его толком я не сумел, но, когда бросил в него топор, смог увидеть, будто что-то вмиг приблизило его худое лицо, глаза – бледно-зелёного цвета, наполненные ужасом или отчаянием. Дикарь всё же каким-то чудесным образом успел отбить летящий в него топорик древком, но, поскользнувшись на мокрой траве, упал. Второго шанса выжить я ему не дал. Бронзовое заточенное лезвие моего кинжала легко вошло в шею, чуть вздрогнуло, передавая в кисть сопротивление шейных позвонков. Чужак пытался подняться и даже смог подтянуть под живот колени, но я ударил его массивной рукоятью кинжала в голову и бросился к топорику, упавшему куда-то в прибрежный тростник. В тот момент почему-то меня очень взволновала вероятность потерять столь ценную в этом мире вещь. Увы, одно из первых своих изделий я так и не смог найти. Мысль о судьбе Утаре мешала, да и вода была ещё очень холодной. Смирившись с утратой, я побежал в направлении по-прежнему дымящего костра чужаков.