Владимир Тимофеев - Три кварка 2 (1982-2012). Правила отбора

— Кто очевидцы? Доверия заслуживают?

— Молоткова Валерия Павловна, двадцатого года рождения, пенсионерка, соседка Кислицыной по лестничной клетке. Островская Татьяна Петровна, тринадцатого года рождения, пенсионерка, страдает бессонницей, особенно по утрам, проживает в том же подъезде, в квартире на втором этаже, окна выходят во двор. Никанорова Ольга Васильевна, двадцать первого года рождения, проживает в доме напро…

— Всё-всё, можешь не продолжать. Я понял. В справке это указано?

— Да, указано.

— Слушай, а не может так быть, что эта Елена Кислицына вовсе не девушка Свояка, а, хм, просто лёгкого поведения?

— Вряд ли. Характеристики и с места учёбы, и места работы у неё исключительно положительные. Институт закончила с красным дипломом. Её соседки Молоткова и Островская тоже утверждают, что до третьего октября ничего предосудительного за Кислицыной не замечали.

— Третьего? Ты же говорил, седьмого.

— Третьего Свояк тоже ночевал у Кислицыной. Островская и Молоткова его запомнили, и кроме того Островская сообщила, что, возможно, видела Свояка две или три недели назад возле подъезда. Правда, не уверена до конца, что это был именно он. Плюс имеется ещё один факт, говорящий о том, что у Кислицыной и Свояка не просто любовная связь, а более-менее серьёзные отношения.

— Какой факт?

— Восьмого Свояк пришёл в бильярдную вместе с Кислицыной. Видимо, хотел познакомить её с нами. Согласитесь, Константин Николаевич, вряд ли бы он пошёл на такой шаг, если бы дело касалось просто подружки или обычной гулящей девицы.

— Да. Пожалуй, ты прав. Жаль, что нас в этот день там не было.

— Увы. Если бы мы знали заранее…

— Да. Было бы хорошо… Так… А это ещё что такое?

— Скорей, кто такая. Клёнова Жанна Викторовна, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, учащаяся ММУ номер семнадцать, второй курс, фотография прилагается.

— То есть, ты утверждаешь, что…

— Ну да. Ещё одна девушка Свояка.

— Надо же, как интересно. Наш пострел везде поспел. Тоже интимная связь?

— Точно сказать не могу, но, думаю, нет. Отношения исключительно романтические. Видимо, из-за возраста девушки.

— То есть, Свояк совершенно сознательно не форсирует близость с ней только лишь из-за возраста?

— Скорее всего.

— Ещё интереснее. Парень уже вкусил запретного плода, гормоны должны зашкаливать, а тут… Другой на его месте давно бы уже плюнул на эту девицу и, если одной Кислицыной ему мало, нашёл бы себе какую-нибудь без комплексов и постарше.

— Вот-вот, мне это тоже показалось странным.

— И что, по-твоему, из этого следует?

— Она для него чем-то важна. Чем-то, я бы сказал… эээ… нет, не могу сформулировать. На языке вертится, но… не могу.

— Может быть, перспективой?

— Да нет, ну какая там перспектива? Таких, как она, в стране тысячи или даже десятки тысяч. И родители у неё самые обыкновенные: не были, не участвовали, не состояли.

— Другие родственники?

— Всё как у всех.

— Что-нибудь в прошлом? В смысле, по родственным линиям. Семейные тайны или, к примеру, способности какие-нибудь необычные?

— До этого пока не дошёл, но займусь обязательно.

— Правильно. Прямо с сегодняшнего дня и займись. Как что любопытное обнаружишь, сразу докладывай.

— Сделаю, Константин Николаевич… Разрешите идти?

— Иди… Да, кстати! Ты Спортлото вчерашний тираж смотрел?

— Нет.

— А зря.

— Зря?.. Вы хотите сказать, что…

— Именно! Свояк угадал шесть из сорока девяти!

— Охренеть!.. Упс… Виноват, товарищ майор. Не сдержался.

— Нет, Миш. Ты сказал правильно. Именно что — ОХРЕНЕТЬ!..

Суббота. 9 октября 1982 г.

Телевизор я с утра не смотрел. Во-первых, из-за того что не было у нас в комнате этого самого телевизора, а во-вторых — потому что в половине десятого, когда по «ящику» начали транслировать лотерею, мы с Рыбниковым и Лункиным уже «висели на стенах».

Заказчик не обманул, материал привезли точно в срок, работать пришлось ударными темпами. Пускай холода ещё не настали, но каждый погожий денёк следовало использовать с толком. Зарядят дожди, рабочий сезон завершится вне зависимости, хотим мы этого или нет.

Трудились же мы и, правда, как пчёлки. Здание четыре этажа. На каждый проход сверху донизу уходило минут по тридцать, ещё пять — на то, чтобы наполнить вёдра герметиком, очистить кисти и шпатели, снова подняться наверх, перекинуть верёвки и — очередной спуск. Плановый перекур — через четыре спуска-подъёма. Обед — полчаса, а дальше опять: вверх-вниз, пока не станет совсем темно и не только швы между панелями, но даже собственные руки без фонаря в потёмках хрен разглядишь…

В прошлые выходные мы прошли полторы стены из четырёх имеющихся, за эти — кровь из носу — надо пройти две с половиной. То есть, закончить полностью этот объект, чтобы скорей перейти на следующий, про который Рыбников уже обмолвился: «Жирный, собака! Работа та же, денег в три раза больше». Мне он, кстати, пообещал в дальнейшем закрывать объёмы не по стандартной «таксе» — пятьдесят копеек за ви… тьфу ты! за метр, конечно же… а по «справедливости» — в процентах от прибыли. Один в один, как и два года тому вперёд, в параллельном будущем.

Через пару часов после начала работы я, наконец, вошёл в ритм, руки стали действовать практически на автомате, а в голову, соответственно, полезли всякие мысли.

Волей-неволей припомнились события вчерашнего вечера.

Честно скажу, когда Лена попросила меня рассказать о будущем, первое, что пришло на ум — «Она меня раскусила!». Однако нет. Всё оказалось и проще, и одновременно сложнее…

— О будущем? В каком смысле? — внешне мой голос звучал довольно спокойно, но внутри бушевала настоящая буря.

— Знаешь, Андрей, — Лена внезапно поёжилась, словно замёрзла. — Последнее время у меня какие-то странные ощущения. Я вдруг стала бояться того, что ещё не случилось. Раньше, до встречи с тобой, этого не было, а сейчас есть. Не знаю, почему, но мне действительно страшно. Что будет завтра с нами, с другими людьми, с нашей страной, с миром? Легче становится, только когда ты рядом, но и то… у тебя иногда такой взгляд, как будто тебе всех нас жалко…

— Кого нас?

— Всех, кто вокруг, — пожала плечами девушка. — И даже когда мы ночью… ну, это самое… кажется, что ты любишь меня последний раз в жизни, словно бы завтра — война и мы никогда больше не увидимся. В такие минуты и впрямь хочется умереть, чтобы последние мгновения стали бы и самыми лучшими… Глупо, да?

Я тихо вздохнул, обнял Лену и буквально зарылся носом в её пахнущие дождём волосы. Она же как будто только этого и ждала. Неожиданно всхлипнула, обхватила меня руками и тесно-тесно прижалась ко мне, не желая не отпускать ни на миг.