Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

– По уму живут люди, – согласился Лютик. – Но зря.

– Мне бы надо в первые ряды, – сказал Геральт. – Чтобы сразу на помост выскочить, Орфея-самозванца за шиворот схватить да и обличить публично…

Но не вышло у ведьмака с первыми рядами: возле помоста стояли в несколько рядов разномастные кресла, предназначенные для публики первого сорта. В креслах уже расположилась эта самая публика – банкиры, купцы, адвокаты, судебные чины, члены жюри, державшие в руках деревянные счёты.

От компании, засевшей в «Засахаренной кры…», их отличали разве что чистая, аккуратно заплатанная одежда, бритые физиономии да жёны с детьми и прочие родственники…

– Утешься, Лютик, – сказал Геральт. – Не получит Помпей Смык у этих ребят своей награды. Такие даже медный грош не выпустят из городских стен. Повесят на победителя, к примеру, арендную плату за помещёние плюс накладные расходы… Однако надо бы мне всё-таки местечко для себя опростать!

Ведьмак изобразил на пальцах знак Брысь, но, к его удивлению, никто из местного начальства на эту магию не среагировал…

Пришлось Белому Волку сесть на лавку среди трубадуров-соискателей, между Лютиком и Эсси Давен. В воздухе висел гул медных и серебряных струн – мастера культуры настраивали инструменты.

Состязание началось с ударом гонга.

И первым вышел на сцену Вальдо Марис, вечный соперник Лютика.

– Не повезло бедняге, – лицемерно посочувствовал бард. – Открывать поэтический турнир – это всё равно что вообще не участвовать. Публика забудет о тебе почти сразу. Мне повезло: мой номер двадцать восьмой. А последним будет выступать этот упырь из Моветона. И не придерёшься – сами жребий тянули!

– Есть уловки и для жеребьёвки, – сказал ведьмак. – Например, подержать нужную бирку на льду или, наоборот, нагреть… Помпей, должно быть, первым руку в мешок запускал?

– Ну да, – сказал Лютик. – Сволочам счастье.

– А ведь раньше счастье было привилегией честных дураков, – заметил Геральт.

– O tempora, o mores! – согласился Лютик.

Выступавшего почти никто не слушал – все соседи точно так же переговаривались, мешая безумно талантливому коллеге на помосте.

Вальдо Марис из Цидариса в бешенстве расколотил об пол лютню, швырнул обломки в банкиров и гордо удалился. Лютик издевательски захлопал в ладоши.

Геральт задремал примерно на пятом соискателе. Даже аплодисменты, изредка всё же звучавшие, не могли вывести его из оцепенения. Очнулся он лишь на мгновение, чтобы пропустить Эсси в нарядном синем шёлковом сарафанчике, прижимавшую к груди небольшую цинтрийскую кифару.

Ведьмак даже со вниманием прослушал её коронную балладу «Мой белый конь в малиновом пальто», после чего снова отключился от культуры.

Вторично ведьмак оживился, когда на помост поднялось нифльгаардское трио «Жаба из нержавеющей стали» в чёрных шапочках-масках и чёрных же перчатках. По полу поползли клубы вонючего сизого дыма – надо же чем-то привлечь зрителей! Тем более что репертуар у северян был заезженный – вот разве что пели они a capella такими жуткими басами и с таким угрожающим видом, словно собрались всех на свете поубивать…

– Так это ж натуральные упыри! Все трое! – ахнул он. – Лютик, разве такое у вас допускается?

– Не шуми, – сказал поэт. – Не отвлекайся. Береги силы для главного дела. Вот возьми лучше платок да утри бедной девушке слёзы…

Наконец настал черёд и самого Лютика. Он хорошенько растолкал ведьмака и наказал ему:

– Аплодируй как следует! На тебя вся надежда! Я – primus inter pares!

Геральт всегда был верным другом. Он даже немножечко поколдовал, чтобы вызвать в зале овацию, вывернув пальцы знаком Вау.

Магии тут понадобилась самая чуточка, потому что Лютик был в ударе, а эльфийская лютня – это вам не однострунный колдыр горных гномов!

закончил он свою вольнодумную «Балладу об условно-досрочной свободе». И овация случилась.

Геральту даже показалось, что у поэта есть реальные шансы на победу в этом странном турнире трубадуров и он взаправду примус.

Но Помпей Смык самим своим появлением развеял всяческие иллюзии. Публика взорвалась восторженным рёвом, едва появился на помосте пришелец из неведомого Моветона.

Новый Орфей действительно был одноглазым. А ещё он совершенно не походил на романтического певца любви – бритая башка, бурая щетина на щеках, тяжёлый подбородок вышибалы… Кожаный камзол в обтяжку, высоченные сапоги с отворотами…

Все предыдущие трубадуры пели стоя, а для Одноглазого принесли табуретку, и не только её.

Помпей Смык тяжело опустился на сиденье. У ног его служители поставили большой барабан и тарелки. Барабанная колотушка приводилась в движение особой педалью, другая педаль предназначалась для тарелок.

На коленях Смыка лежали небольшие гусельки. К гуселькам крепилась сложная конструкция, а на ней, на уровне рта певца, были расположены труба, рожок, флейта Пана и пастушья дудочка.

Словом, все виды инструментов – струнные, духовые и ударные.

– Ну-ну, – сказал Лютик. – Поглядим, как он с этим оркестром управится…

– Песенка, – объявил Помпей Смык сиплым пропитым тенорком. – Песенка про дальнюю дорогу.

Прошёлся по струнам, ударил в барабан, звякнул тарелками и затянул:

Зал застыл в недоумении, а истинный поэт Лютик выкрикнул:

– Нескладушки-неладушки, моргенштерном по макушке!

Некоторые даже захихикали. Эсси Давен презрительно хмыкнула: тоже остряк нашёлся!

Певец не удостоил дерзкого взглядом, изобразил восходящую гамму на флейте и немножко подудел в трубу. Вышло очень противно.

Ещё вчера Геральт при полном отсутствии слуха понял, что этот человек ни петь, ни играть на чём-либо не умеет. А уж со слухом у него ещё хуже, чем у самого ведьмака.

Наконец Одноглазый Орфей добрался до пастушьей дудочки…

И произошло чудо.

Печальный напев коснулся каждого уха, заставил трепетать барабанные перепонки…

И сразу всем стало ясно, что оставаться в этом дурацком зале нет никакого смысла, что погода на улице чудесная, а родной дом, контора или мастерская – это та же тюрьма, и семья – тяжкие цепи, и в ногах играет молодая, весёлая и неуёмная сила, и надо, надо, надо идти вслед за этим удивительным посланцем иных, лучших миров туда, в неведомые и прекрасные дали, и…

– Да, да! – твердил Лютик. Глаза у него сделались стеклянными. – Как же я раньше не замечал этого? Нет, не бродягой я был, а унылым домоседом по сравнению с этим величайшим певцом всех времён и народов! В путь, Геральт! В путь, Эсси! Перед нами бесконечность!