Иван Кузнецов - Долг [litres]

Обедала до недавнего времени в столовой на работе, вечером – так, что-то перехватывала. Теперь захожу в кулинарию «Праги» и беру что-нибудь из их вкуснейших полуфабрикатов, дома остаётся лишь разогреть. Только по выходным и только к завтраку у меня – готовка: варю какую-нибудь вкусную кашу. Раньше не думала об этом вовсе, теперь же часто вспоминаю, как мы с девчонками варили каши в эвакуации, на всех, и так старались!.. И бабушкины каши вспоминаю в деревне. Практически из топора она варила, а как вкусно казалось… От воспоминаний слёзы начинают капать в кастрюлю, но это не дело совсем: еда должна быть связана только с радостью. Хорошо, что я недавно припомнила, как готовили монахи в тибетском монастыре. Нашла в литературе кое-какие простые мантры. Теперь, если взгрустнётся, читаю их про себя, и на душе проясняется.

Крупную стирку, вроде постельного, ношу в прачечную. Остаётся раз в неделю замочить в тазике блузки да бельё.

Чистоту и порядок люблю всю жизнь, так что комнату свою регулярно убираю. Хуже, когда раз в месяц выпадает дежурство по квартире. Нет, так-то у нас все чистоплотные и аккуратные. Соседи у меня – на зависть! Но долгое это занятие – уборка; скучно мне до отвращения.

Что же изменилось по сравнению с прежней жизнью? Должно быть, всё дело в том, что в прежней жизни мне не приводилось выполнять домашнюю работу в одиночестве.

В деревне дома находился отец. Он мастерил что-нибудь для себя или на продажу, устроившись у окна.

И что бы я ни делала, мы весело с ним болтали, или он рассказывал фронтовые истории. Если у бабушки в доме – так она всё шутками-прибаутками сыпала, песенки мы с ней пели…

Ленинградские соседи, которым я помогала с домашним хозяйством, так старательно выполняли свою часть договора, что меня только стирка могла спасти: когда вода сильно шумит, уже никто не пристаёт к тебе с задачками и пересказом прочитанного. А иначе – сидит соседка, уютно устроившись в кресле, я пол мою, подоткнув юбчонку, и безуспешно стараюсь припомнить, сколько будет семью восемь.

– Тётя Маша, я не могу больше! Я попозже ещё поучу, тогда всё-всё отвечу вам, ладно?

– Хорошо, ступай учи!

– Я только пол домою – ещё вот тут и в коридоре осталось.

– Нет уж, иди, я сама домою!

Что случилось? Я же так стараюсь!

– Разве я плохо мою?

– Нет. Ты выполняешь свою работу отлично: пол блестит, ни соринки. А я свою работу делаю плохо: умножения ты по-прежнему не знаешь. Так что мне стыдно принимать от тебя помощь, когда я тебе помочь не могу!

Я начинаю поспешно соображать: семью семь – сорок девять – это точно знаю, а к девяти что ни прибавь – в конце получится на единичку меньше. Значит, сорок девять плюс семь выходит пятьдесят шесть.

– Пятьдесят шесть, правильно?

– Вот и молодец! То-то же!

Разве заскучаешь за такой уборкой?

Про Лабораторию и говорить нечего: там мы с девчонками все заботы делили поровну…

Ну а теперь-то что же по-другому? Соседей полна квартира. На кухне хозяйки интеллигентно беседуют. Но мне отчего-то не хочется участвовать в их разговорах. Не интересно мне ни про цены, ни про выкройки и рецепты, ни даже про Карибский кризис. Говорят они и о спектаклях, кинофильмах, книгах, литературных журналах.

Но вот беда: реальная жизнь, какой она помнится мне и какой предстаёт нынче, кажется куда значительнее, ярче, сложнее, захватывает куда сильнее, чем любые выдумки. Мне интереснее иметь дело с реальностью, чем с плодами фантазии. Пожалуй, исключение составляет кино: когда смотрю хороший, светлый фильм, отдыхаю душой… А в последнее время тенденция: всё больше снимают про войну. Как будто другие, как и я, всё стараются восстановить выцветающую память и нащупать под ворохами сухих фактов горячую боль и живую радость тех лет, и себя самих – молодых, отчаянных, настоящих…

Соседи по традиции собираются, чтобы вместе посмотреть весёлую передачу, телеспектакль, справить праздник. Я иной раз тоже прихожу на эти посиделки, только…

Обсудить бы с этими умными, образованными людьми новости разных наук, которые я вычитала, пока ещё работала, во вражеских научных журналах и обзорах на английском и немецком. Да они – секретные. Не новости наук, конечно, а обзоры. Так устроено. Можно найти интересное в открытом доступе: в Ленинке есть подборки кое-какой иностранной периодики, журнал «Наука и жизнь» печатает кое-что по интересующим меня направлениям, хотя не много, есть свежие труды советских учёных. Всё равно, если уж об этом говорить, то интересно сравнивать с информацией из зарубежных изданий, о которых людям без допуска знать не положено, из книг, прочитанных мной в Берлине…

Если даже о науке толком не поговоришь, то с кем обсудить преимущества и недостатки целенаправленного ясновидения перед вещими сновидениями, причины ограничений в телепатической передаче информации, проблемы реинкарнации? И главное: разве могу я хоть с кем-то поделиться теми воспоминаниями, что оживают в моём сознании и в душе и раскрываются, словно почки на весеннем дереве?

Чтобы не повторяться и не сбиваться, самое важное или самое яркое я записываю. Сначала не могла придумать, куда прятать листочки с записями. Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать у меня нечто подобное, но всё же я привыкла к режиму секретности и автоматически фиксирую такие вещи, которые сами собой напрашиваются быть надёжно скрытыми от чужих глаз.

Придумала прятать свои записи внутри научных рукописей моих заказчиков. Главная задача – не забывать вынимать толстеющие стопки листов из одной папки и перекладывать в другую. Но я не забываю. В делопроизводстве, в отличие от домашнего хозяйства, я человек организованный.

Последние три года подвергать какому-то специальному исследованию не имеет смысла: все основные события происходили тут, на этих аккуратных листочках, которых набралась теперь целая пачка. Сидела ли в четырёх стенах, бродила ли по городу, смотрела ли кино, телевизор, выезжала ли в гости на чью-то дачу – я всё время мысленно ставила себе вопросы о собственном прошлом, искала ответы на них и ставила новые вопросы. Всё, что видела, слышала, обоняла и ощущала в окружающем пространстве, использовалось как подсказки, как мнемотехнические вешки, вызывающие нужные для оживления памяти ассоциации. Искала недостающую информацию в библиотеках, и многое, чему невозможно поверить, подтвердилось. Так – и только так! – я узнавала, что нахожусь на верном пути. Спросить-то некого.

Порой шло легко, порой – так трудно, что я впадала в отчаяние, но всегда в награду – радость вторичного знакомства с собственной, необыкновенно интересной, жизнью, с людьми, с которыми некогда свела судьба.