Владислав Савин - Красный бамбук [litres]

Мне тогда было шестнадцать. Моих родителей убили французы. Как и у многих других из моего класса. Мы рвались отомстить – а нас учили и тому, что будет нужно в мирной жизни, и искусству войны. Наша школа была просто интернатом для детей и сирот наших военных и партизан – ведь легче сражаться, зная, что твоих детей не бросят, а вырастят и выведут в люди. Другое дело, что образцом было ваше «суворовское» училище, и поскольку наша страна вела смертельную войну, то и учили нас в первую очередь тому, что должно было пригодиться на этой войне. Как просто выжить в лесу, как маскироваться, найти врага, подкрасться к нему и убить. Как переплыть реку, имея на себе оружие и груз, как проползти через минное поле, остаться незамеченным под носом у часового, как сооружать ловушки из подручных средств и растяжки из гранат. Нас учили борьбе вьетводао – это наш аналог вашего русбоя – а также, в старших классах, и общевойсковой тактике, делая упор прежде всего на бой малых подразделений в лесу. И конечно, учили стрелять – нашим основным оружием был ППС, но также нас обучали обращаться и с американскими, немецкими, французскими образцами.

И кроме пехотного оружия, обязательным для нас предметом было ПВО – пулеметы ДШК, Владимирова, 23-милиметровые. Стандартное упражнение с бумажными мишенями на дереве, подвешенными или движущимися по веревке, или летящими подобно воздушному змею. Нет, пехотных ракет, «стрел», у нас тогда не было, они появились года через три. Зато обращаться с зенитной установкой умели все – ну а сдавшим зачет на наводчика выдавался особый значок, которым гордились как медалью. Это очень пригодилось нам в тот день Кровавого Парада.

Советские были для нас Старшим Братом. Который разбил японцев, французов, которого боятся и американцы. Сильным и грозным – но любящим своих младших братьев и желающих научить их тому, что умеет сам. Смотрящим на нас как на равных – а это очень дорого стоит. Значит, враги СССР – это наши враги, а его друзья – наши друзья. Мы знаем про вашу Отечественную войну, и чем стала для вас Победа – среди наших учителей в школе были не только вьетнамцы, но и русские. Потому, когда в ваш день Девятое мая советские в своих гарнизонах устраивали торжественное построение или марш, мы относились к этому с полным пониманием. И гордились тем, что в Ханое с пятьдесят первого года привилегией нашей Школы, а также лучших частей Народной Армии было принять участие в параде.

Обычно на парад не берут боевые патроны. Но нам рассказывали про ваш парад в только что взятом Берлине – когда советские шли в полном боевом снаряжении, и лишь «фольксжандармерия» имела незаряженые автоматы. И я слышал, что идти на парад с боеприпасами – принято во всех частях Советской Армии вне пределов СССР. Также наш председатель сказал во всеуслышание – «разве подобает вождю народа бояться своих же защитников?». Потому в тот день не только мы были с патронами в подсумках – но и зенитные самоходки, и бронетранспортеры имели полный боекомплект.

И мы знали, что было в Сиани. И что американцы воюют воздушной мощью. Что даже обычная траншея почти в два раза уменьшает радиус поражения пехоты при ядерном взрыве, в сравнении с открытой местностью в полный рост. А блиндаж еще лучше. Советские рассказывали нам про свой опыт МПВО во время войны. В Ханое проводились учения, «воздушный налет», с участием всего населения – последний раз перед тем парадом я помню, где-то в феврале того же года. В сезон дождей с этим труднее – и потому зенитки ставились обычно на холмах, где можно из окопа прорыть водоотвод по склону, или обсыпались земляным валом. Зениток в Ханое было много, причем в большинстве не ДШК, основное средство ПВО отрядов на юге, а ЗУ-23 и 57-миллиметровые. А еще у частей гарнизона и пришедших на парад были свои штатные зенитки, причем по малым калибрам как бы не больше, чем в ПВО Ханоя – однако даже в книгах и газетах, написанных позже о событиях того дня, я часто видел цифру, эти средства не учитывающую.

В мае у нас начинается сезон дождей. Но тот день выдался ясный с самого утра. На улицах люди в праздничных одеждах, всюду флаги и цветы. Парадные колонны войск должны были пройти с юга, вдоль железной дороги, по проспекту Свободы, мимо госпиталя и университета, почти до самой Цитадели, дальше к церкви Куа Бак на берегу озера, там повернуть влево, пройти по набережной до стадиона, и на юго-запад мимо Зоопарка. Мы шли прямо за советскими частями, перед нами были саперы, ремонтные машины на базе танков с бульдозерными щитами и маленькими башнями, как на разведывательных броневиках. И только прошли университет, место там было очень неудобное, справа озеро, слева насыпь железной дороги, развернуться негде. Когда это началось.

Помню, сначала завыли сирены воздушной тревоги. Не так, как раньше – не учебная, а по-настоящему. И мы в первый миг замерли – настолько это не сочеталось с атмосферой парада. Затем наш командир, подполковник Тханг Ван Нгуен, крикнул: рассредоточиться, залечь! Окопаться! Лопатки у нас были – а ячейку для стрельбы лежа нас учили выкапывать за пару минут, даже под огнем. Тем более что земля была мягкая. Жалко было парадной формы – но лучше грязь, чем кровь.

А затем мы увидели рой темных точек в небе, быстро приближающихся с севера. И увидели взрывы и огонь – там, где был центральный парк, резиденция Вождя, железнодорожный мост. Начали стрелять зенитки, рядом с нами у железнодорожной насыпи тоже стояла батарея. А штурмовики пронеслись над нами – десятки и сотни самолетов, в большинстве это были «скайрейдеры», силуэты которых были знакомы нам по бумажным мишеням. Странно, но это меня даже успокоило – враг был знакомый и, как я слышал, вполне уязвимый.

Один из штурмовиков обстрелял ближнюю батарею. Я увидел, что одна зенитка осталась без расчета, бросился к ней, зовя товарищей, сел в кресло наводчика, впился взглядом в прицел – дальше делал все, как учили. В тот день так было по всему Ханою – пушки смолкали, лишь когда разбивало железо, а погибших зенитчиков мгновенно заменяли, и ученики нашей Школы, и участники парада, и даже просто гражданские, кто умел. Но тогда я думал лишь о том, чтобы моя зенитка стреляла – и порадовался, что американцы идут на самой лучшей для нас высоте, метров шестьсот-восемьсот: ниже было бы труднее целиться, выше не смогли бы достать. Все небо было в трассах снарядов, горели и падали самолеты, но другие штурмовики упрямо шли сквозь огонь, каждый на свою цель, не сворачивая с курса. Первым, кого я сбил тогда, был В-26 – уже поврежденный, один мотор у него дымил, и шел он с севера, почти на нас, но чуть мимо, в самом выгодном ракурсе, и по нему стреляли и другие зенитки, но после моих снарядов он окончательно клюнул носом и упал в озеро. Затем был «скайрейдер» – когда русский танк БРЭМ вдруг стал стрелять из пулемета прямо у меня над головой, я еле успел стволы перекинуть, когда штурмовик выскочил из-за насыпи, я только нажал педаль спуска, не надеясь попасть – но американец рухнул, по косой чуть до воды не долетев. Это был тот самый самолет, который мы после вместе с советским офицером-танкистом осматривали, и он по дыркам определил – калибр 23, не 14, твой! Русского звали Павел Иванович, он дал мне номер своей полевой почты, мы до сих пор переписываемся иногда. И еще два «скайрейдера» зашли в атаку прямо на нас, по ним стреляли из десятка стволов, и мы, и пулеметчики с танков – оба задымили и стали снижаться, после мне сказали, что они оба упали, но я этого не видел.