Комбат Найтов - Амурский вальс [litres]

Она была вдовой летчика, вначале она скрыла место, где погиб ее муж. Дочь довольно богатых родителей, не получившая их согласия на брак с курсантом военной авиационной школы. По ее словам, они хотели поставить ее родителей перед фактом, но так и не успели этого сделать. Позже выяснилось, что в мясорубке Первой мировой ее Жак сумел выжить и стать асом, но уходить в запас после войны из армии не захотел, продолжил службу, уехав в Россию, где продолжал активно пополнять счет, пока не сошелся в воздухе с каким-то русским, из этого боя ас-француз живым не вышел. Получив известие о том, что «большевики» разрушили ее несостоявшееся счастье, она возненавидела их всем сердцем, пошла учиться на летчика, планируя стать летчиком-истребителем, чтобы когда-нибудь посчитаться за смерть героя. Узнав, что Бэсс выбрала русскую машину, которую сделали большевики, решила краем глаза посмотреть на неизвестных врагов, и, если бы Лорейн, так звали ту самую соседку справа, не проявила чисто женского интереса к Илье, то ничего бы не было! Немцев Габи считала источником всех бед! И хотя они стали вновь гражданами одной страны, дух соперничества галлов и германцев витал в Третьей республике. К тому же среди девушек школы Лорейн прославилась именно тем, что, пользуясь незаурядной внешностью, она легко отыскивала «спонсоров», чтобы продолжать обучение в школе. Мужчины возле нее так и вились, а их после войны на всех не хватало. Тем не менее девять дней, которые они провели вместе, надолго остались в памяти Ильи.

Москва прореагировала на его «самовольную отлучку» резкой интенсификацией учебного процесса, посчитала, что он практически готов к переходу на нелегальное положение. С точки зрения лингвистической подготовки дело обстояло именно так, все остальное они попытались засунуть в его голову в течение трех месяцев, которые он провел в Семеновке, попутно налаживая выпуск машин в новых цехах. Девятицилиндровая «звезда» к этому времени удачно встала на место форсированных «Либерти». Она обогнала «старичка» по всем показателям, и Кербер улетел с первыми экземплярами в Москву, чтобы выбить с линии Москва – Петроград «голландца» Фоккера, с его довольно удачными монопланами-верхнепланами F. III и F. IV. КБ-6 превосходил их по надежности и грузоподъемности, мог лететь с одним мотором, храниться на улице. На двигателе ликвидировали «ахиллесову пяту» с самопроизвольным появлением масла в камере сгорания нижних цилиндров на стоянке, с последующим гидравлическим ударом при запуске. Теперь «юбка» цилиндра выступала в картере, предотвращая перетекание масла, характерное для моторов «Сальмсон», а после остановки двигателя «излишки» масла сливались в нижний расходный бак за ним. В общем, налет первых шести машин составил более 500 безаварийных часов, и двигателям пока не требовалась переборка. Перед отправкой в Москву им, правда, сменили двигатели на новые, так как москвичи могли потребовать новых государственных испытаний, хотя Владивостокский опытный аэродром «Первая Речка» имел право испытывать и выдавать сертификаты летной годности. Но в случае передачи документации и серийного производства на другие заводы такое могли потребовать. Тем более что фюзеляжей с несущей обшивкой еще никто никогда не делал. Кербер применил это новшество впервые в мире. Из-за этого салон самолета подвергался критике. Многим казалось неудобным и непривычным круглое сечение фюзеляжа. Слишком многим казался «идеальным» фюзеляж «вагонного» типа, с многочисленными продольными силовыми элементами-трубами. Ну, а заставить фанеру работать в качестве несущего элемента было очень сложно. Так что только дюраль давала возможность построить подобный самолет. Одна беда: закупать ее приходилось в Японии и в США. На территории Дальнего Востока не было ни одного завода по производству алюминия. Поэтому, отвечая на присланную из Москвы «анкету», Илья написал о необходимости строительства алюминиевого завода в Иркутске, где есть все условия для увеличения мощности ГЭС. Глинозем брать в Китае, с Шаньдуньских месторождений, загрузив этим КВЖД. И сослался при этом на целый ряд статей Ленина, в которых тот упоминал ускоренное развитие Дальнего Востока, в связи с японской экспансией. Еще одно предложение Ильича: строительство автомобильного завода в Хабаровске. То есть все «предписания» Феликса Эдмундовича он отразил в «анкете». Ее утвердили, и в конце октября Илью отпустили из Семеновки во Владивосток, готовиться к переброске.

Для этого Илья решил использовать один из новых КБ-6 с двумя 920-сильными двигателями, 14-цилиндровыми, двойная «звезда» с семью цилиндрами в ряду, с планетарным редуктором и автоматом регулировки охлаждения. Он получил разрешение ВЧК на использование этой машины. Так как сам он летал на ней мало, а перелет не предусматривал наличие бортмеханика, второго пилота и штурмана, то написал новую программу испытаний и «назначил себя» главным испытателем. Выполнил несколько полетов, но в составе экипажа, чтобы не привлекать внимания. Все полеты были на максимальную дальность с экономией топлива. Официальной целью была подготовка к перелету в Америку вдоль Курильских островов через Анкоридж в Калифорнию. Самолет был оборудован двумя поплавками и снабжен четырехстоечным шасси, убирающимся в ниши поплавков. В случае необходимости – поплавки можно было снять и поставить трехопорное шасси, погруженное на борт и закрепленное в салоне. Поплавки были довольно большими и представляли собой подвесные топливные танки, что позволяло резко увеличить дальность самолета, особенно при взлете с земли и посадке на воду. Круглое сечение фюзеляжа создавало «естественные емкости» для топлива снизу и сверху салона. Впрочем, верхние баки использовались только в этом самолете. В этом варианте машина могла находиться в воздухе 16 часов. Имела 380 км/час максимальную скорость, и 320 – крейсерскую. С поплавками! Кербер, одержимый обтекаемостью, создал шедевр без выступающих частей, даже кабина была зализана и снабжена гнутым стеклом, с внутренними силовыми элементами. Шасси на новой модификации полностью убирались в мотогондолы. Хвостовое колесо имело люк, с двумя щитками. На поплавковый вариант он согласился только из-за трансокеанского перелета и для получения приза «Голубой ленты Атлантики». Там по условиям запрещалось размещение топлива в пассажирском отсеке.

Наконец, Илья уже надеялся, что в Москве поймут, что «дома» он будет максимально полезен, получена телеграмма из Москвы, с условными словами, предписывающими начало перелета. В тот же день его вызвали в налоговую инспекцию Владивостока и вручили предписание передать в управление государству Семеновский авиазавод и продать контрольный пакет акций, 51 %, акционерного общества «Приморский авиазавод» государству, с продолжением исполнения обязанностей главного конструктора и директора Приморского завода. Требования, конечно, были неприемлемыми, как и ожидалось. Были расписаны его «прегрешения», реально существовавшие, на которые были ранее получены разрешения от авиационного комитета Наркомата машиностроения. Но нарком снят, председатель комитета отстранен от должности за допущенные недостатки в работе. Выявлена и недостача в перечисленных средствах в иностранной валюте заводом, обязательных к продаже. Илья вернулся на завод и собрал акционеров, тех, кто находился на месте. Коллектив завода, имевший минимальный процент, тоже был посвящен в суть претензии, Илья сказал, что вынужден подчиниться требованиям, так как средств на выкуп Семеновского завода нет, а государственное кредитование прекращено в связи с обнаруженными нарушениями. Но он уже обратился в суд и будет требовать отмены хотя бы части обвинений. Запросил проведение внешнего аудита. Поздно вечером, а он остался ночевать на заводе, прихватив с собой небольшой чемодан и портфель с самыми важными бумагами, он прошел через заднюю дверь в ангар, где стоял КБ-6П. Обратил внимание на то, что опечатан самолет был не его штампом, а штампиком механика. Что он здесь делал – непонятно? Проверил заправку всех топливных и масляных баков, аккумуляторы, воздух в баллонах. Вытащил упоры из-под всех четырех колес, раздвинул двери ангара. Взлетная полоса была не освещена, но створ привода горел, что давало полную возможность для взлета, тем более что он тренировался до этого, взлетая десяток раз с использованием именно такого освещения. Он отщелкнул бортовую дверь от переборки кормового отсека и закрыл ее изнутри на ключ. Сел в левое кресло и начал подготовку к пуску обоих моторов. Требовалось подкачать топливо и масло, вручную. Обе ручки находились слева за креслом. Давление масла поднялось, он открыл пусковой воздух на левый, а потом и на правый двигатель. Тронул рукоять шага и газа, и выкатился из ангара. Двигатели работали громко, поэтому слева начали зажигаться огни, пришлось поторапливаться, прогревая двигатели на повышенных оборотах, придерживая саму машину тормозами, но при этом выруливая на старт. Обороты на полную, машина начала разбег, все шло «штатно». Отрыв, и перевод шасси на уборку. Бортовые огни он не зажигал, сразу сойдя с глиссады, там впереди находилась береговая зенитная батарея, на которой стали загораться прожектора. Он отвернул вправо на Вторую Речку. Под кабину ушла бухта Кирпичного завода. Самолет идет на малой высоте над Амурским заливом. И тут ему к голове приставляют ствол. Приехали!