Сергей Лифанов - Держи на Запад!

Переживший голод в Германии химик Либих заинтересовался вопросами урожайности в сельском хозяйстве – и несколько лет спустя создал искусственные минеральные удобрения.

В Швейцарии компания молодых людей скучала, не зная куда деться в холодное и дождливое лето. Результатом скуки стали два литературных произведения, ставшие классическими: Мэри Шелли написала историю о чудовище Франкенштейна, а Джон Полидори – повесть «Вампир», первую англоязычную историю об этих кровососах.

Фронтиспис к изданию «Франкенштейна» 1831 года

Барон Карл Фридрих Кристиан Людвиг Драйз фон Зауербон (в других вариантах Дрейз, или Дрэз, или даже Дрезей – в зависимости от фантазии переводчиков и копирайтеров) страдал от того, что овес нынче дорог, конское поголовье из-за нехватки кормов сильно сократилось, и на извозчиках разориться можно, а потому начал размышлять, нельзя ли чем лошадей заменить.

Барон Карл Драйз в 1820 году

Автор подозревает, что идею своего изобретения Драйз подсмотрел в детской: малыш садится на деревянную лошадку на колесиках и катится, отталкиваясь от земли ногами. А нельзя ли и для взрослых что-нибудь такое? Но поскольку кататься взрослым предполагается не по ровному полу, а по неровной земле, колеса надо бы сделать побольше. Да и лошадиную фигуру можно не копировать, чтобы лишнего веса в конструкции не было. И для большей маневренности количество колес можно сократить до двух – все равно есть же дополнительная опора на ноги. Можно добавить подвижность переднему колесу – чтобы не только по прямой ездить, а для лучшей опоры для седока на руле устроить подлокотники. И вперед, в дорогу, главное, чтобы башмаки выдержали.

Барон Драйз на своем изобретении в 1819 году, рисунок неизвестного художника

Даже смотреть на человека, который едет на такой искусственной лошади по ухабистой дороге, больно, а уж ездить тем более, потому что под задницей у седока в лучшем случае была подушка, а до подпружиненного седла изобретатель не додумался. Тем не менее, народу изобретение пришлось по душе: в основном на этой штуке катались для развлечения, но, ходят слухи, почтальоны тоже взяли ее на вооружение.

Эту конструкцию в честь изобретателя обозвали сперва дрезиной, однако вскорости к ней прилипло название «костотряс», и для слова «дрезина» барону пришлось придумать другую конструкцию – тележку с ручным приводом для рельсового пути.

Оторвать ноги от земли и поставить на педали первым рискнул Килпатрик Макмиллан из Шотландии в 1830х годах. Педали толкали заднее колесо, но не с помощью цепной передачи, а посредством шатунов. Выглядело забавно, но конструкция осталась малоизвестной.

Велосипед МакМиллана и его несколько усовершенствованный аналог, рисунок неизвестного художника примерно 1869 года

В начале 1860-х годов француз Лалмо (а не Лаллемент и не Лалман, как полагают некоторые переводчики и копирайтеры, видя французскую фамилию Lallement) додумался снабдить костотряс педалями, которые поставил на переднее колесо. В мастерской Мишо в Париже начали производить первые педальные велосипеды.

Лалмо в 1866 году переехал в Штаты и в апреле подал заявку в Патентное бюро.

Велосипед Лалмо

Дэн ухитрился запатентовать велосипед с цепной передачей на заднее колесо на два дня раньше, да еще, вот наглость, под придуманным французом названием bicycle. И, добавим для точности, почти за двадцать лет до того, как в реальной истории запатентовали такую велопередачу. Хотя цепная передача была поначалу несовершенна, все же привод на заднее колесо оказался безусловно удачнее. В результате Дэн практически в зародыше ликвидировал прелестных веломонстров типа «пенни-фартинг» (огромное переднее колесо и крохотное заднее). Бабочки – они такие нежные…

Велосипед «пенни-фартинг», примерно 1880-е годы

— Как игрушка – дороговато, — с сомнением сказал Барнетт, посмотрев, как я катаюсь на свеженьком, вот только прямо сейчас со сборочного стола, велосипеде. — Я, конечно, все документы отослал, но сомневаюсь, что на велосипеды будет большой спрос. Явно не хватает еще одного колеса для устойчивости.

— Как раз для устойчивости – третье колесо будет лишнее, — сказал я.

— Надо быть циркачом, чтобы на этой фитюльке ездить, — покачал головой Барнетт. — Я бы не рискнул.

Я помимо воли посмотрел на покалеченную ногу юриста.

— До ранения, разумеется, — поправился Барнетт.

Я оглянулся:

— Эй, Дик, — подозвал я подростка, который работал в должности «подай-принеси», пока больше ничего толкового не умея. — Можешь кататься, — ткнул я пальцем в велосипед.

Дик в сомнениях посмотрел на машину. Нет, покататься на велике он, разумеется, хотел, но не в рабочее же время? А после работы вдовая мать обычно нагружала его уймой поручений, и тут уже не до велосипедов.

— Сейчас катайся, — сказал я и повернулся к Барнетту: – Засекай время, за которое он ездить научится.

Барнетт вытянул из жилетного кармашка часы и глянул на циферблат.

Полчаса спустя, когда на завод прибыл Фицджеральд, Дик нормально ездить еще не научился, но стало ясно, что к концу дня непременно научится.

— Испытываем и заодно выясняем, за какое время можно научиться ездить, — объяснил я происходящее Ричарду. — Хотя, конечно, тут еще конструировать и конструировать…

Ричард протянул мне письмо.

— Я по дороге заглянул на почту, — объяснил он. — И еще хочу показать тебе одну вещь…

Это был бильярдный шар. В середине девятнадцатого века их делали из слоновой кости, да и не только их: клавиши для фортепиано, ручки вилок и ножей, пуговицы, искусственные зубы… В те годы вообще казалось, что слоны в Африке никогда не кончатся. Как и бизоны в Америке, кстати.

— И что? — спросил я, пытаясь понять, как ко мне относится шар.

— Это новая слоновая кость, — пояснил Ричард.

— А в чем отличие от старой? — спросил я.

— В том, что слоны к этой кости не имеют никакого отношения, — объяснил Ричард. — Это вообще не кость. Паркезин. Производится в Англии компанией некоего Александра Паркса.