Владимир Поселягин - Уникум

— Старший лейтенант Ростислав Бард, танкист. Юго-Западный фронт. Девятнадцатая танковая дивизия.

Тот записал, опросил как я себя чувствую, и мельком осмотрев меня занялся другими тяжёлыми. Врач в отличие от медсестёр заморен не был, видно, что выспался и полон сил. Хотя я себя к тяжелораненым не причислял. Ходить не могу, это так, но не тяжёлое ранение. Так и катили, пока не прибыли на место. А тут жара, конец августа, уже двадцать шестое. Да, кстати, Света родила или нет? Средств связи я не имел, но договорился с той. Если дочка, то Катериной назвать. Сына пусть сама называет, доверил ей. А так подгоняли редкие грузовики или арбы с большими колёсами. Меня и ещё троих таких «счастливцев» как раз на арбе везли. А выносили из вагона по отработанной технике. В основном младший медицинский персонал – женщины, но на разгрузке работали все, две санитарки осторожно снимали раненых и переносили к выходу. Тут узкие коридоры, носилки не пронесёшь, брезентовых не было, клали на спину другой санитарке, и та, двигаясь на руках и коленях, выносила. Мне пожилая досталась, но крепкая, вынесла. Тут арба стояла, так что нас четверых тяжёлых на ней разместили. Арба направились к небольшой колонне, что готовилась выдвинуться к госпиталю. Тут одна медсестра сопровождала пешком четыре арбы, наблюдая за ранеными. А так непривычно много видеть ускоглазых лиц. Надеюсь, привыкну.

Привезли нас к огромным зданиям, похоже крепости, переоборудованной под госпиталь. В огромном зале нас было почти три сотни человек. Никаких коек не было, они редкость, их даже командирам не хватало. Лежали на ковриках и редких матрасах. У меня коврик был, но толстошерстный, хотя и на нём бока отлежал. А что, врач сказал, что я могу переворачиваться, на боку неудобно, в рану отдаёт, что к полу прижимается, а на спине вполне, подняв ноги в виде вигвама. Правда, тут руками приходилось ноги двигать, да и больно ими шевелить, аж до слёз, зато – на спине и есть удобно и нужду справлять. На весь зал пять санитарок и две медсестры, а ведь они по дежурствам, так что персонала мизер и бегают те как загнанные. Честно скажу, уважаю их, и пусть под конец смертельно усталые огрызаться начинают на просьбы или требования раненых, такое редко, но было, но никто не обижался. А тех, кто ругался, присмирили соседи. Все всё понимают. Как я понял, госпиталь тут только-только развернули, мы одни из первых прибыли, так что в нашем зале все с нашего санитарного эшелона были. Например, постельное бельё только вечером выдали, по два комплекта, простыня и покрывалом. Подушки не у всех, мне выдали валик, наволочку сверху не по размеру, в два раза больше. Обмывали, жарко в полдень, хотя в зале на удивление комфортно в плане температуры было, но обмывали раз в три дня. Вот тут я сам, аккуратно, только до ног не дотягивался. Там уже сестричка.

Кормили в основном рисовой кашей, видимо где-то много риса закупили. А если вспомнить что не так и далеко граница с Китаем, стало понятно откуда всё. На следующий день был обход, весь наш зал был записан за одним врачом женского пола. По лицу истинной стервы было ясно, что ничего хорошего тут не будет. До меня дошла очередь только к вечеру, обойти три сотни ранбольных непросто, та прерывалась на обед, полдник, время отдыха и ужин. Вот после ужина и до меня дошло. Кстати, та едва половину успела опросить и осмотреть. С десяток человек унесли на операции, а полсотни на процедуры.

— Итак, старший сержант Гафт, — сказала та, изучив лист, который той подала медсестра.

— Кто? — не понял я.

— Мне тут шутки шутить некогда, покажите место ранения.

С меня стянули простыню, и я предстал голышом, что ничуть их не озаботило. На всех пижам не хватало, в нашем зале только трети выдали. А вообще ткацкие и швейные фабрики тут были, и они спешно шили, моё постельное бельё – их работа, сейчас больничные пижамы шьют. Из хлопковой ткани, тут в Узбекистане хлопок и выращивают, так что понятно, что с материалом проблем не было. Лежал я на спине, ноги заметно согнуты. Врач наклонилась, отчего я приметил белые полушария грудей в вороте халата, форму та не носила, и решил схохмить, представил Свету обнажённой и у меня наступила реакция.

— А вы очень красивая, — ухмыляясь, сказал я под эту реакцию.

Стерва остаётся стервой, щёлкнув пальцем по моему естеству, та тоже хмыкнула, сообщая:

— Ты ещё мал, мальчик, чтобы я тобой заинтересовалась.

— Ох, не знаете, чего лишаетесь. Это вам не ленивые брачные игры брутальных самцов, сделал дело и отвернулся к стенке, захрапев. Это буйство, это стихия, это настоящий шторм, от которого мои женщины, кричат так, что стёкла лопаются.

— Размер не впечатлил.

— А вот сейчас обидно было. Теперь не узнаете, что это за поза номер сто девятнадцать из китайской Камасутры.

Ухмыляясь, та осмотрела места ранений, чуть задирая бинты, кожу у ран, видимо на покраснения, ощупала раны, и сообщив, что заживление идёт нормально, повернулась к соседу. Все вокруг с огромным интересом слушали наше общение, раздавались с трудом сдерживаемые смешки. Вот медсёстры, что сопровождали врача, та не представилась, но как я слышал звали Лидией Николаевной, гражданский врач что направили в госпиталь на усиление, причём та продолжала работать в больнице. Меня позабавило что меня лечит врач по специальности акушер-гинеколог, но не более. Так вот две медсестры что её сопровождали, повели себя по-разному, одна многоопытная только посмеялась, а молоденькая покраснела как помидор и отвернулась, глядя в сторону. Накрываться простынёй я и не думал, мне стыдится нечего, более того есть чем гордится, а то что врач сказал, то если ей нравятся размеры как у ослов или у некоторых негров, так это лично её проблемы. Попросив передать мне гитару, у одного из ранбольных на весь зал был единственный музыкальный инструмент, та самая гитара. Мне не отказали, так что гитара пошла по рукам, и вскоре оказалась в моих, а так как врач была рядом, то я сказал ей:

— Лидия Николаевна, эта песня для вас. Правда, я написал её для другой женщины, но вам она идеально подходит. Её должна исполнять женщина, поётся как бы о себе, но я надеюсь, вы поймёте.

С гитарой я не был на «ты» так как с аккордеоном, но всё же наигрывать простые мелодии мог, научился за время странствий и путешествий. Вот и тут, наигрывая, запел, глядя той прямо в глаза: