Александр Харников - Турецкий марш [litres]

– Обещаю, что я его тотчас же подпишу. Я вас больше не задерживаю, – видно было, что император с большим трудом сдерживает гнев.

– Позвольте задать вам лишь один вопрос, – эта комедия уже изрядно надоела мне, и очень хотелось побыстрее покинуть кабинет императора, чтобы хоть немного привести в порядок нервы, – кому, ваше императорское величество, я должен передать дела?

– Граф, я назначу на ваш пост достойного преемника, – напыщенно произнес Франц Иосиф. – Пока же мне придется лично разобраться во всех ваших весьма странных делах и изгнать из министерства всех русофилов, которых вы туда ввели. Им там не место.

«Бедный граф Фикельмон, – подумал я. – Похоже, что ему в скором времени придется покинуть Петербург. Возможно, ему было бы лучше там остаться. Да и мне, пожалуй, стоит на время покинуть Австрию. Кто его знает, как тут пойдут дела. Вполне вероятно, что этот самонадеянный молокосос накличет на нашу страну беду. И тогда уже никто и ничто не спасет ее от распада».

Не говоря больше ни слова, я поклонился императору и вышел в приемную, где, присев за стол его дежурного адъютанта, написал прошение об отставке…

12 декабря (30 ноября) 1854 года.

Париж, Бульвар дю Тампль.

Майор Службы безопасности эскадры Евгений Александрович Ленцов

За десять минут до назначенного мне времени я прибыл верхом во двор Тюильри, где увидел двух кавалеристов Императорской гвардии, одетых в бело-голубую форму с расшитыми золотом воротниками. К моему стыду, я заметил, что они с трудом сдерживали улыбки, наблюдая за тем, как я сижу в седле. Да, прав был Петр Первый, говоря про пехотных офицеров: сидел я на лошади примерно так же, как собака на заборе. Хорошо еще, кобыла моя оказалась смирной…

– Это вы русский майор Ленц? – спросил меня один из них.

– Именно так.

– Мой майор, император приказал сообщить вам, что мы будем сопровождать его и вас в вашей поездке в театр.

Я обратил внимание, что вооружены они были одними лишь палашами, но ничего не сказал, хотя мне это очень не понравилось. Конечно, у меня был с собой пистолет Сердюкова, а в седельной кобуре еще и пистолет Ярыгина, а также магазины к обоим стволам. Но что смогу я сделать один, если нападающих будет несколько, причем атакуют они нас с разных сторон? Ведь именно так я бы и поступил, если бы оказался на месте потенциальных убийц.

Ровно в четыре часа из парадной двери показался император. Гвардейцы отсалютовали ему палашами, а он тепло поприветствовал их и меня. Ему подвели коня, и он с улыбкой сказал:

– Мсье майор, пора в путь!

Мы проехали под Триумфальной аркой на пляс дю Каррузель и повернули на Рю де Риволи. К счастью, император знал, что я не очень хорошо держусь в седле, и двигались мы неторопливой рысью.

Днем я проехал по предполагаемому маршруту нашего движения и решил, что покушение, если оно состоится сегодня, скорее всего, произойдет у самого театра, на бульваре дю Тампль. У театра было два входа: для публики, на сам бульвар, и служебный – уходивший сбоку в узкий крытый пассаж. Такой же пассаж располагался и с другой стороны театра. Видимо, именно там после покушения убийцы и попытаются уйти от погони.

Мои люди еще не прибыли в Париж, но я договорился с Васей, одним из радистов из нашего посольства, чтобы он присоединился к зрителям, ожидающим, когда их начнут пускать в театр.

Увы, таковых перед театром было уже великое множество. Они стояли толпой слева от входа, а справа в ряд встали шесть торговцев цветами, причем трое из них были мужского пола. Вряд ли убийцей будет женщина, подумал я. Дело в том, что револьверы этого времени достаточно тяжелые, да и стрелять из них тоже нужно уметь. Мужчины-продавцы все были с бородою и усами, и, как мне показалось, ни на англичан, ни на поляков были не слишком похожи. Хотя, конечно, поляки разные бывают…

То же можно было сказать и про зрителей: мужчины были в пальто, женщины, как правило, в мехах, и у каждого третьего в руках были букеты цветов. Кто из них переговаривался со своими дамами, кто со своими соседями, кто просто стоял, ожидая, когда император зайдет в театр и туда начнут пускать всех остальных. Но, когда мы подъехали ко входу, разговоры прекратились, и все, повернувшись к нам, дружно закричали:

– Vive nôtre empereur! [106] Да здравствует наш император!

Наполеон с улыбкой помахал им, а затем приказал одному из гвардейцев купить букет цветов «для божественной Мари Кабелл». Я попытался вякнуть ему про то, что неплохо бы для начала войти внутрь, мол, гвардеец сам доставит нам цветы, но он с улыбкой ответил:

– Мне нечего бояться своего народа. Тем более что гвардейцы останутся здесь с нашими лошадьми. Таковы здесь порядки.

Я кивнул, дескать, это понятно, что гвардейцы останутся с лошадьми снаружи: с коняшками их в театр не пустят. А император тем временем спешился и отдал вожжи второму гвардейцу, я последовал его примеру, не спуская при этом глаз с публики.

Увидев Васю, я ему чуть заметно кивнул и показал глазами на цветочников. Он все понял и тоже чуть склонил голову. Хоть я и ожидал нечто подобное, но лишь в последний момент заметил, как один из зрителей переложил букет в левую руку и что-то выхватил из-за отворота своего пальто. Инстинктивно я заслонил собой императора, одновременно услышав выстрел. Потом меня сильно ударило в бок. Я успел упасть вместе с Наполеон-Жозефом на мостовую одновременно со вторым выстрелом – на этот раз стрелял один из цветочников.

Я быстро выхватил пистолет, но на том месте, откуда по нам стреляли, видны было лишь клубы порохового дыма, медленно рассеивавшегося в воздухе. Мне не хотелось стрелять в толпу, стоявшую у театра. Зато Вася успел-таки выстрелить в цветочника. Тот взвыл от боли, выругался по-польски и упал на землю. Пуля попала ему в колено, и киллер был полностью обездвижен.

Откуда-то сбоку раздалось еще два выстрела. Видимо, покушавшийся стрелял наугад: одна пуля повалила гвардейца, державшего лошадей, другая задела девушку-цветочницу, у которой второй гвардеец покупал букет цветов.

Услышал топот, Вася ломанулся за убегающим, а гвардеец навалился на лежавшего на земле подстреленного цветочника. Я же решил остаться рядом с императором, прикрывая его своим телом. Ведь под моей верхней одеждой был пусть легкий, но все же бронежилет.

Люди, стоявшие у театра, наконец пришли в себя и стали с воплями и визгом разбегаться кто куда. А по бульвару галопом мчались к нам конные жандармы. Увидев меня, один из них наставил на меня пистолет и заорал:

– Именем императора, вы арестованы!

Наполеон-Жозеф, высунув голову из-под моей руки, крикнул сверхбдительному жандарму: