Павел Иванов - Грани веков [СИ]

Катырев-Ростовский покачал головой. — Не нравится мне все это, Андрей, — проговорил он. — Уж больно мрачен Басманов был давеча. Как бы твои меры к шатости не привели.

— Авось! — отмахнулся Телятевский. — Куда он денется? Хотел бы — ехал на все четыре стороны, хочь с тем же Шереметевым в Орел. Без него нашел бы кого поставить. А коли остался — будет слушать, что я скажу. Как-никак, почти осьмдесят тыщ под началом у меня тут.

И он засмеялся, обнажив белые ровные зубы.

Михаил Катырев-Ростовский, однако же, не разделял бодрого настроя военачальника.

«Слишком уж он весел» — подумалось ему. Он с тревогой поглядывал на растянувшиеся по обе стороны от холма полки. Полком правой руки командовал князь Василий Голицын, левой — боярин Михаил Салтыков, Сторожевой полк возглавлял Петр Басманов.

Ближе всех к реке находился Передовой полк, находившийся под командованием младшего брата Голицына — Ивана.

Тем временем из-за реки послышались звуки труб, барабанная дробь, ряды вражеских войск раздвинулись, и вперед двинулась польская кавалерия — облаченный в сверкающие латы шляхтичи с развивающимися за спинами белыми крыльями, ринулись в реку.

— Брод вызнали, — с досадой сплюнул Телятевский. — Ну да ладно, сейчас вас встретят огоньком.

Однако, стрельцы передового полка не спешили разряжать пищали — полк медленно, но верно отступал. Следом за поляками в воду вошли казаки, выше и ниже по течению холопы сталкивали на воду плоты.

— Что ж он медлит? — нахмурился князь. — Сейчас самое время было бы!

Не выдержав, он выхватил у хоругвеносца трубу и поднес к губам.

Пронзительный сигнал разнесся над главным полком — ряды пришли в движение и двинулись вперед и вниз — на врага.

— Что-то неладно, Андрей — подал голос Катырев-Ростовский. — Почему боковые полки молчат?

Словно в ответ ему со стороны армии Самозванца пришел боевой клич, прокатывающийся волной по полкам: — Димитрий! Димитрий! Царевич Димитрий!

— Измена, князь! — крикнул Катырев-Ростовский, запрыгивая в седло.

— Ничего! — прорычал Телятевский. — И с изменниками разберемся!

Катырев-Ростовский с сомнением покачал головой — полки правой и левой руки приветствовали войска Самозванца, сливаясь с ними на глазах.

В главном полку на призыв Телятевского откликнулись несколько сотников, но основная масса не двигалась с места — ряды стрельцов пришли в замешательство.

— Ко мне, верные слуги государевы! — крикнул Телятевский, гарцуя на вороном скакуне, размахивая саблей.

— Государь — за рекой! — выкрикнул кто-то из-за спин, и сразу поднялся согласный гул.

— Айда к своим, православные!

— Димитрий! Димитрий!

— Уходить надо, Андрей! — бросил Катырев-Ростовский, оказавшись рядом с Телятевским.

Тот неверяще вертел по сторонам головой. — Это что же… — пробормотал он. — Это — все?!

Вокруг них собралось от силы полторы сотни стрельцов.

— Уходим! На Москву — предупредить государя! — втолковывал князю Катырев-Ростовский.

— Иуды! — внезапно тонким, сорвавшимся голосом выкрикнул Телятевский, воздев клинок к небу. — Будьте прокляты, иуды!

— Поехали, поехали, Андрей, пока не поздно, — торопил друга Михаил.

Они уже выезжали на тракт, когда наперерез им с гиканьем и свистом выехали казаки.

Завидя численность отряда, они разразились смехом и улюлюканьем, держась на расстоянии выстрела, но не предпринимая попыток напасть.

— Проваливайте, годуновские прихвостни! — неслось им вслед.

У самого тракта их ждал еще один отряд.

При виде его предводителя, Телятевский побагровел от ярости.

— Басманов! — крикнул он. — Клятвопреступник! Иуда!

Петр Басманов ответил кривой ухмылкой. — Я служу истинному государю! — крикнул он в ответ. — А ты, годуновский зять, убирайся, откель пожаловал!

Разъяренный, Телятевский, оттолкнув пытавшегося удержать его Катырева-Ростовского понесся во весь опор на Басманова.

— Трус! — кричал он. — Выходи на поединок!

Басманов выехал вперёд, как будто принимая вызов, однако, когда Телятевский был в нескольких метрах от него, достал пистолет из-за спины, неспешно прицелился и выстрелил.

Конь пронзительно заржал и повалился на землю, увлекая за собой всадника. Тот вылетел из седла, перекатился через спину и распластался на земле ничком.

Басманов подъехал к нему, не торопясь, спешился, и перевернул тело носком сапога.

Лицо его искривилось злой улыбкой.

— Передайте Симеону — пусть подыскивает своей дочке-вдовушке другого зятька! — под смех казаков крикнул он. — Этот, кажется, свернул себе шею!

Михаил Катырев-Ростовский скрипнул зубами и пришпорил коня.

— Куда теперь, князь? — спросил его один из примкнувших к ним сотников.

— В Москву, — глухо ответил тот.

— И бысть во дни оны, приидоша инок нецый к старцу и вопросиша его…

Молодой дьячок, уткнувшись в книгу, гнусаво бубнил житие какого-то святого.

Длинный трапезный зал был полон людей — за составленными в ряды столами сидели монахи и постояльцы подворья.

К вечерней трапезе подали варево из овощей и каких-то круп; рядом с дымящимися горшками на столах лежали огромные караваи серого хлеба, стояли корчаги со взваром.

Индивидуальной посуды не было — кашу накладывали на нарезанные ломти, вместо тарелок.

Ирина едва прикоснулась к еде, в отличие от Михалыча, с аппетитом уминавшего уже третий ломоть.

— Значит, выдвигаемся на рассвете, атаман? — спросил Афанасий, облизывая деревянную ложку. — На Тулу?

Беззубцев сердито зыркнул на него. — Ты погромче еще поори тут!

Одноглазый испуганно втянул голову в плечи.

— А что, это такая тайна? — ядовито поинтересовалась Ирина. — Можно подумать, кому-то до нас тут вообще есть дело!

— Меньше языком трепать — тише ехать, — отрезал Беззубцев, мрачно поглядывая по сторонам. — Люд здесь разный, у иных — уши на макуше, так что лучше помалкивать. Путь неблизкий…

Внимание Ярослава привлек человек, сидящий в самом конце стола через ряд от них, вместе с монахами.

Судя по одежде, он также был в числе монастырской братии, правда, ряса его была изрядно потрепанной и местами рваной; поверх неё он носил вывернутый наизнанку тулуп, с оторванным рукавом, нечесаные сальные волосы свалявшимися прядями закрывали его лицо.

Остальные монахи, казалось, избегали соседства с ним, что, по-видимому, ничуть его не смущало.

Он вгрызался в горбушку, время от времени прикладываясь к деревянной кружке и что-то бормотал себе под нос.

Проходивший мимо монах погрозил ему пальцем; в ответ человек спрятал горбушку за пазуху, допил взвар и направился к выходу.

Поравнявшись со столом Ярослава, он поднял голову и незаметно подмигнул ему.