Александр Харников - Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны [сборник litres]

– Ну что ж, поздравьте Казиски с приставкой «фон» к его фамилии, – король благосклонно кивнул своему министру, – чтобы это было не просто слово офицера, но и слово дворянина. Только, эксцелленц, не томите меня и расскажите, наконец, что именно было в этих телеграммах.

– Одна телеграмма была от покойного адмирала Непира, командующего англо-французской эскадрой…

– Покойного? – с лица монарха сбежала улыбка, и оно выразило крайнее изумление.

– Да, покойного, – сказал фон Вестфален, – в конце своего донесения адмирал сообщал, что сразу после того, как оно будет написано, он застрелится.

Вторая же телеграмма была составлена со слов некого лорда Шомберга Керра. В ней рассказывается о том же самом. А именно: союзная эскадра у Бомарзунда уже была готова окончательно добить недостроенную русскую крепость, как вдруг несколько кораблей эскадры по неустановленным причинам взорвались. А появившиеся на горизонте железные корабли без парусов и под русскими флагами за несколько минут принудили наших английских и французских друзей к полной капитуляции эскадры.

– Железные корабли?! Без парусов?! За несколько минут?! – изумленно воскликнул король. – Эксцелленц, похоже, этот бедняга Непир попросту спятил!

– Ваше величество, – фон Вестфален был спокоен, как катафалк, – если б дело было только в адмирале Непире… Но другая телеграмма полностью подтверждает первую. Она написана сотрудниками посольства и со слов свидетеля, не имевшего никакого отношения ни к Непиру, ни к его эскадре. Это девятнадцатилетний юнец, прибывший на войну в родительской яхте, чтобы понаблюдать за славной победой британского оружия.

– А не исключено, что британцы намеренно переслали эти телеграммы в качестве дезинформации? – король подозрительно посмотрел на своего министра.

– Нет, ваше величество, – ответил фон Вестфален, – это практически исключено, иначе они бы не зашифровали их шифром Виженера. Ведь даже мы не знали, что метод фон Казиски окажется настолько успешным.

Фридрих задумался. Тягостное молчание продолжалось несколько минут.

Потом король сказал:

– Конечно, у наших заклятых друзей остались и экспедиционный корпус, и две эскадры – мне об этом рассказал генерал-лейтенант Фридрих Густав фон Валлерзее…

– Корпус практически в полном составе находится у Бомарзунда, – пожал плечами фон Вестфален. – Про его судьбу мы ничего пока не знаем, но подозреваю, что даже если русские и не смогут его разбить, то крепость французам взять не удастся. Тем более что с этого момента они практически выключены из игры – ведь корпус теперь просто не сможет покинуть Аландский архипелаг.

А союзным эскадрам в Финском заливе, полагаю, жить осталось весьма недолго – если они к данному моменту еще не разбиты и не пленены. Впрочем, военный министр фон Валлерзее лучше нас с министром фон Мантейфелем сможет оценить их шансы. Мы с ним еще не говорили об этом, рассудив, что сначала необходимо передать новость вашему величеству.

– Значит, так, эксцелленцен, – король, похоже, уже принял решение. – Министр фон Мантейфель, мы немедленно меняем вектор нашей дипломатии и с сего момента выходим из состояния недружественного нейтралитета по отношению к Российской империи.

Пусть наш посол в Санкт-Петербурге барон фон Вертер попросит срочную аудиенцию у императора Николая, или хотя бы у канцлера Нессельроде. Подумайте, как именно можно будет просигнализировать им о дружественности нашей политики. И если между нами остались какие-либо шероховатости, то мы готовы будем их сгладить и даже пойти на определенные уступки в тех или иных вопросах.

Может быть, нам стоит послать в Россию в качестве моего личного посланника генерала Леопольда фон Герлаха? Ведь это он у нас возглавляет «русскую партию», и его будут рады видеть в Санкт-Петербурге. Пусть прозондирует почву насчет возможного сближения с Россией.

Надо также установить, откуда взялись эти дьявольские корабли, которые разгромили эскадру бедняги Непира. Ведь понятно, что через Эресунд они не проходили. А значит, они были построены именно на Балтике, причем не в портах Финского залива – иначе первой их жертвой была бы не союзная эскадра у Бомарзунда, а англо-французские эскадры в заливе, и известия об их разгроме нам бы уже поступили.

Министр фон Вестфален, наградите этих «неосторожных» телеграфистов и попросите их и впредь внимательно следить за всеми подобными сообщениями. Информация о результатах дешифровки и о том, что у нас вообще есть такая возможность, должна храниться в строгой тайне.

И еще – у вас же есть свои агенты за рубежом? Подключите и их к поиску разгадки чудесного явления этих железных кораблей, и пусть они узнают – какими еще сюрпризами нас порадуют русские. Не мне вам говорить, эксцелленцен, что вам необходимо обдумать, как именно задавать вопросы посланникам и агентам, чтобы никто не узнал о степени нашей осведомленности. Особенно важно, чтобы об этом не узнали не только противники Российской империи, но и наши лучшие друзья из славного города Вены.

Фон Мантейфель вдруг чуть улыбнулся и с легким полупоклоном произнес:

– Ваше величество, друзья наши рано или поздно все и так узнают. Так что не лучше ли сделать так, чтобы они это узнали в несколько отредактированном виде, к тому же свято веря в то, что им известно то, что известно нам? Есть у меня одна задумка…

– Экцелленц, – на лице Фридриха появилась сардоническая улыбка. – Предоставляю вам полную свободу действий в этом вопросе.

Король кивком показал своим министрам, что аудиенция окончена, и они, поклонившись, вышли из его кабинета.

16 (4) августа 1854 г. Париж, дворец Тюильри

Луи-Наполеон Бонапарт, император Франции

Наполеон III любил поспать. Конечно, его великий дядя, император Наполеон I, как известно, довольствовался четырьмя часами сна в сутки, но племянник, увы, хоть и пытался вначале подражать своему дяде, но достаточно быстро понял, что ему необходимы семь, а то и восемь часов сна каждую ночь. Единственным исключением были ночи, проводимые им с той или иной фавориткой, которых он начал пускать в свою постель после того, как императрица Евгения стала всячески избегать ночевать с ним.

Императрица не раз признавалась своим придворным дамам, что она находит телесные контакты с ним отвратительными, и допускала его до своего тела не более двух-трех раз в месяц, да и то лишь тогда, когда шансы на беременность были наиболее высоки. Дамы эти нередко потом сами оказывались в постели императора, так что он был в курсе сказанного, но как это ни странно, он любил именно Евгению, которая, как шептались придворные, была не вполне достойна его – ведь в ее жилах текла не королевская кровь, да и, по мнению многих, она была далеко не писаной краса-вицей.