Джек Финней - Третий уровень [сборник litres]

Секунду он колебался между падением и равновесием, прижимая кончики пальцев к полоскам дерева шириной четверть дюйма. Затем очень аккуратно, сосредоточившись, он еще крепче вжал пальцы в тонкую окантовку. Медленно сгибая локти, начал притягивать верхнюю половину тела к окну, зная, что, как только его пальцы соскользнут с деревянных полосок, он полетит назад и упадет. Медленно, очень медленно сгибая локти, дрожа от напряжения всем телом, он тянул, сконцентрировавшись на кончиках своих пальцев. У него на лбу выступили крупные капли пота. Внезапно напряжение ослабло, его грудь коснулась подоконника – и вот он стоит на коленях на карнизе, прислонившись лбом к стеклу закрытого окна.

Положив ладони на подоконник, он уставился на свою гостиную – на красно-коричневый диван у противоположной стены и на журнал, который там оставил; на картины и на серый ковер; на выход в коридор; на свои бумаги, пишущую машинку и стол, всего в двух футах от его носа. Движение на столе привлекло его внимание, и он увидел тонкую струйку синего дыма – сигарета с высоким столбиком пепла по-прежнему тлела в пепельнице, где он ее забыл.

Он повернул голову и в смутном отражении в стекле увидел в своих стиснутых зубах желтый лист. Подняв руку, вытащил лист изо рта; влажный уголок оторвался, и он выплюнул его.

Мгновение он с изумлением смотрел на желтый лист, озаренный падавшим из гостиной светом, потом затолкал его в боковой карман куртки.

Он не мог открыть окно. Оно закрылось не полностью, но его край оказался ниже наружного подоконника. Между верхней и нижней рамами имелся просвет, но слишком узкий – он тщетно попытался просунуть в него пальцы. Верхняя рама, как он знал по собственному опыту, не открывалась, навеки схваченная засохшей краской.

Очень тщательно следя за равновесием, снова вцепившись пальцами левой руки в узкую оконную раму, он отвел правую руку назад и ударил ладонью по стеклу.

Ладонь отскочила, заставив его содрогнуться всем телом. Он знал, что не отважится ударить сильнее.

Однако, охваченный эйфорией и облегчением, он улыбнулся: от гостиной его отделяло лишь стекло, и должен был существовать способ проникнуть внутрь. Прищурившись, он задумался. Потом его глаза расширились: ему ничего не пришло в голову.

Однако он сохранил спокойствие. И понял, что дрожь прекратилась. На задворках его сознания по-прежнему таилась мысль, что, попав домой, он сможет дать выход своим эмоциям. Он действительно кинется на пол и будет кататься, хватаясь пальцами за ворс ковра. Действительно пробежится по комнате, свободный в своих движениях, будет прыгать, испытывая безопасность и наслаждаясь ею, с головой окунется в облегчение, которое выгонит остатки страха из его души и тела. Это желание было на удивление мощным, и он понимал, что лучше не давать воли чувствам.

Он достал из кармана полдоллара, ударил по стеклу, не особенно надеясь, что оно разобьется, и не слишком разочаровался, когда этого не случилось. Поразмыслив несколько секунд, он подтащил поближе ногу и развязал шнурок. Снял ботинок, размахнулся, насколько осмелился, и стукнул кожаным каблуком по окну. Оно вздрогнуло, но и не подумало разбиваться. Нога замерзла, и он снова надел ботинок. Еще раз крикнул, в целях эксперимента, потом еще раз, но никто не ответил.

Внезапно он понял, что, быть может, ему придется ждать, пока не вернется домой Клэр, и поначалу эта мысль показалась забавной. Он представил, как Клэр открывает дверь, вынимает ключ из замка, закрывает дверь, поднимает глаза – и видит его за окном. Представил, как она бежит через комнату с испугом и потрясением на лице, а он кричит ей: «Неважно, как я туда попал! Просто открой ок…» Тут он вспомнил, что она не сможет его открыть – у нее никогда не получалось, она всегда звала мужа. Придется ей позвать коменданта или соседа, и он представил, как с улыбкой отвечает на их вопросы, забираясь в гостиную. «Я просто захотел подышать свежим воздухом, а потому…»

Быть может, он не дождется возвращения Клэр. Она хотела посмотреть вторую картину, а ушла достаточно рано, чтобы успеть на первую. Ее не будет еще часа три или… Он кинул взгляд на часы: Клэр ушла восемь минут назад. Невероятно, но всего восемь минут назад он поцеловал жену на прощание. Она еще даже не добралась до кинотеатра!

Домой она вернется часа через четыре, и он представил, как сидит здесь, вцепившись кончиками пальцев в узкие деревянные полоски, а в кинотеатре после долгих титров первый фильм начинается, разворачивается, достигает кульминации и, наконец, развязки. Потом, наверное, будет кинохроника, потом мультфильм, потом бесконечная реклама будущих картин. И лишь потом второе полнометражное кино, и все это время ему придется висеть на карнизе в ночи.

Быть может, ему удалось бы подняться, но он боялся даже пытаться. Его ноги уже свела судорога, бедренные мышцы устали, колени болели, ступни онемели, а ладони закоченели. Он не сможет провести здесь целых четыре часа. Ноги и руки откажут намного раньше; придется часто менять положение – одеревенело, неуклюже, лишившись силы и координации, – и он упадет. Он реально оценивал свои возможности и знал, что упадет; никто не мог просидеть на этом карнизе четыре часа.

В здании на той стороне улицы горели окна. Оглянувшись, он увидел макушку человека, читавшего газету; в другом окне мерцал сине-серый экран телевизора. Всего в двадцати ярдах за его спиной было множество людей, и если хотя бы один из них подойдет к окну и выглянет наружу… Несколько секунд он смотрел назад, на освещенные прямоугольники, выжидая. Но никто не появился. Человек с газетой перевернул страницу и продолжил читать. В одном окне мелькнула фигура и сразу исчезла.

Во внутреннем кармане куртки он обнаружил тонкую пачку бумаг, достал одну и в падавшем из гостиной свете изучил ее. Это было старое письмо, какая-то реклама; его имя и адрес были написаны фиолетовыми чернилами на приклеенной к конверту этикетке. Зажав угол конверта зубами, он туго свернул его. Потом извлек из кармана рубашки книжицу спичек. Он не осмеливался убрать обе руки с рамы, поэтому, держа конверт в зубах, свободной рукой открыл книжицу и сломал одну из спичек пополам, не вынимая из упаковки, так, чтобы красная головка касалась терочной поверхности. Затем большим пальцем потер головку о поверхность.

Он сделал это снова, потом снова и снова, всякий раз нажимая сильнее, и внезапно спичка вспыхнула, опалив его палец. Но он не дал огню погаснуть, обхватив книжицу ладонью и прикрыв всем телом. Затем поднес пламя к конверту во рту и поджег его. Загасил спичку большим и указательным пальцами, не обращая внимания на жар, и спрятал книжицу в карман. Взяв конверт в руку, опустил его горящей стороной вниз, глядя, как пламя ползет по бумаге, разгораясь все ярче. Потом начал водить им туда-сюда над улицей, наблюдая через плечо за колыхавшимся на ветру огоньком.