Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Теперь? — тот ухмыльнулся и обернулся к нахалам. — Вот что, парни. Я вижу, вы не угомонились? Тогда, уж извините, придётся переломать вам ноги.

Он произнёс эту фразу тихо и буднично, так, что гопники — двое, явно имеющие намерения отомстить, озадаченно переглянулись.

А князь, дабы рассеять все их сомнения, встав в стойку журавля — одна приподнята, прижата к другой, правая рука — над головой, левая — прикрывает сердце — выдохнув, нанёс серию резких ударов в воздух. Потом холодно улыбнулся и посоветовал:

— Бегите, парни! Или — пеняйте на себя. Считаю до трёх; раз, два...

Гопники поспешно бросились прочь. Последним бежал тот, что рискнул выхватить против князя нож. Бежал, придерживая сломанную руку и громко стеная.

— Князь, ещё один! — криком предупредила Сиань. — Вон там, сзади.

Баурджин обернулся и принял боевую стойку...

Из-за деревьев, размахивая над головой увесистой кривой корягой, с воплями выскочил... давешний лупоглазый парень. Выскочил и, увидев нойона и девушку, остановился, удивлённо моргая:

— Ой. Кажется, тут кому-то нужна была помощь?

Но пусть я — слабая свеча,

Что дарит людям свет;

Есть польза от её луча,

А в звёздах проку нет.

— Вот что, господин Фань Чюляй, придётся тебе помочь нам, — князь обвёл пристальным взглядом изящную фигуру секретаря в новом, голубовато-зелёном весеннем платье.

— Что я должен сделать? — поднял глаза Фань.

— Всё то, что ты делал тогда, когда выстрелил арбалет, — Баурджин усмехнулся. — Точнее сказать — всё то, что ты начинал делать.

— Я могу напомнить, господин Фань, — поднялся с кресла судебный чиновник Инь Шаньзей. — Вы тогда занимались несколькими чиновниками и — попутно — частным заданием господина наместника по поводу давно умершего мужа некой женщины.

— Я помню, господин Инь, — секретарь мягко улыбнулся. — И никогда ничего не забываю.

Нойон в душе восхитился — ну не человек — робот! Никогда ничего не забывает! Хвастает? Нет, отнюдь. Так и есть — всё, абсолютно всё, помнит!

Подойдя к секретарю, Баурджин положил руку ему на плечо:

— Это хорошо, что ты всё помнишь. Тогда — делай.

— Сегодня же отправлюсь в архив... Ой! Он ведь сгорел! Хотя не весь... И вот ещё можно поговорить с его старыми служащими — может, они уже восстановили сгоревшие документы, или так, на словах чего-нибудь скажут.

— Правильно рассуждаешь, Фань!

Князь уселся на дальний кан — холодный, словно лёд, хотя все остальные были тёплыми — ближе к ночи слуги всё ж таки протапливали печи.

Конечно, жалко было подставлять парня — ловить, что называется, на живца, но ничего не поделаешь. Наряду с другими приёмами следствия, пусть будет и этот — комплексный подход, как говаривал Баурджин.

— Так я пошёл, господин наместник? — тонкие губы секретаря тронула еле заметная улыбка, и князь на миг — только на миг — вдруг почувствовал колючие уколы совести. Совсем ведь ещё мальчик. Сколько ему лет? Кажется, шестнадцать? Ещё почти детское, матовобледное лицо с тонкими чертами, карие блестящие глаза, чёрные волосы, стянутые тонким серебряным обручем — этот ведь он. Фань, подражая наместнику, вызвал к жизни подобную моду.

Нет, уже не мальчик — вполне взрослый человек, полностью осознающий свои дела и поступки, в эти времена взрослели быстро.

— Иди, — вздохнув, коротко кивнул князь. — Смотри, будь осторожен, Фань.

— Буду.

Повернувшись, юноша вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Баурджин знал, что вот сейчас, тотчас же, едва секретарь отъедет в своей дорогущей коляске, как тут же следом за ним, по пятам, двинуться лучшие воины Ху Мэньцзиня — с недавних пор, кстати, уже сотника — и Керачу-джэвэ. А ещё — и люди Инь Шаньзея, опытнейшие люди — Чжан и его напарники.

— А как тот парень, которому ты поручил доследовать архивный пожар? — вспомнил вдруг Баурджин.

— Жэнь? — следователь усмехнулся. — Скоро собирается явиться с докладом. А что он там делает, я даже и не спрашивал — хорошо хоть чем-то занят и не путается под ногами у других.

— Что, настолько туп?

— Не знаю даже, — пожал плечами чиновник. — Не туп, а, скорее, недотёпист. Да он недавно у нас, кто знает, может, со временем из него и выйдет толк? Но покуда, что ему ни поручали, все проваливал. Думаю, что и с пожаром будет точно так же...

— Да ведь знаешь сам — нам лишь бы архивных людишек успокоить, — засмеялся князь. — Дескать, просили новое расследование — вот, получайте. Всё для людей! Что с мздоимцами-казнокрадами? Ну, из того списка?

— Сидят в тюрьме по вашему указанию в ожидании суда, — следователь вдруг нахмурился и, исподлобья взглянув на нойона, спросил:

— Можно высказать своё мнение?

— Не можно — а нужно! — на полном серьёзе кивнул Баурджин. — Говори, Инь.

— Я полагаю, мы взяли слишком многих, — негромко произнёс Инь Шаньзей. — В принципе, любого чиновника можно сажать за мздоимство. Вот и мы и посадили самых нахальных.

— Так это же хорошо, нет?

Следователь усмехнулся:

— Так всё городское управление скоро встанет. Все арестованные, конечно, воры... Но большинство из них опытные и знающие управленцы — а других у нас нет.

— Н-да-а, задачка, — князь задумался. — Что ж теперь с ними со всеми делать — отпускать обратно?

— А видно придётся так и поступить, господин наместник. Больше-то что?

— Что? — Баурджин с усмешкой вскинул брови, и молвил, прямо, как сантехник или какой-нибудь истинный диссидент, защитник Даниэля и Синявского. — Всю систему надо менять, вот что! И мы поменяем. А начнём, знаешь, с чего?

— С чего?

— С людей! — хитро улыбнулся нойон. — С этих вот самых вороватых чиновников, что вполне справедливо томятся сейчас в тюрьме. Почему там оказались сии вполне добропорядочные и милые люди? Что заставляло их воровать и брать мзду? Нет, не только высшее начальство — это, диалектически выражаясь, причина субъективная. А что объективно? Безответственность — вот она, коренная причина всего. Им ведь есть что терять, чиновникам — на этом и сыграем. Так! Чу Янь!

Баурджин позвонил в колокольчик:

— Вели запрягать самую лучшую повозку, пусть собирается свита — едем в тюрьму! Немедленно едем в тюрьму!

Мажордом поклонился:

— Осмелюсь спросить, собираетесь кого-то казнить, господин?

— Нет. А какая разница?

— Разница в одежде свиты, мой господин, — с улыбкой разъяснил Чу Янь. — Для казни нужен один стиль, для помилования — совсем другой.

— Ах, вон оно что! — Баурджин удивлённо присвистнул. — В общем, так — пусть свита оденется нейтрально.

— Не понял, мой господин? — хлопнул глазами мажордом.