Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Девчонки разом захохотали.

— Смейтесь, смейтесь, дурищи! Как бы не пришлось потом плакать, — презрительно сплюнув, Джэгэль-Эхэ дёрнула поводья коня и понеслась к сопкам.

— Ну, и мне, пожалуй, пора! — Баурджин решительно пополз к лошадям.

— Во даёт! — испуганно-восхищённо прошептал Кэзгерул Красный Пояс. — Неужели на ту сатану польстился?!

Кооршак ухмыльнулся:

— А я всегда говорил — смелый человек наш нойон Баурджин! Очень смелый, очень…

Юноша гнал коня, стараясь держаться в тени сопок — не очень-то ему хотелось, чтобы своенравная девчонка заметила его раньше времени, ведь, кто знает, как она тогда себя поведёт? Может, возьмёт да и скроется где-нибудь? Ищи её потом, вовек не найдёшь!

А Джэгэль-Эхэ неслась, казалось, вовсе не разбирая дороги, бросая коня через русла ручьёв и неширокие балки. Баурджин-Дубов тоже подогнал коня, он давно заметил, что кочевники любили по всякому поводу пускать коня вскачь, видать, нравилось нестись… Какой же монгол не любит быстрой езды? Летела прямо в лицо цветочная пыльца, какие-то колючки, мошки, ещё какая-то хрень, юноша внимательно смотрел вперёд — по такой езде можно было запросто сломать себе шею. Ну и девчонка! Физкультурница, ититна мать, «Трудовые резервы». Вот это гонит! И куда, спрашивается, спешит? На тот свет, что ли, торопится?

Баурджин оглянулся — они отъехали уже довольно далеко от кочевья, так что почти скрылись из виду юрты-гэры, лишь маячило за чахлыми кустами жующее коровье стадо. Юноша посмотрел вперёд и удивлённо округлил глаза — девчонка исчезла! Ну, вот только что она была — и нету! И куда она могла деться? Угодила на полном скаку в какой-нибудь овраг, сломав коню ноги, а себе — шею? На всякий случай Баурджин ещё немного проехал по степи дальше, внимательно вглядываясь в траву, и уже только потом, не обнаружив ни коня, ни всадницы, ни оврагов, решительно свернул в сопки, кое-где поросшие приятственно-зелененьким редколесьем — небольшие дубки, корявые сосны, орешник. К вершине сопки, петляя между деревьями и большими серыми валунами, вела узенькая тропинка, по которой и поскакал юноша, пристально шаря глазами вокруг. А ничего интересного пока не было! Одни камни, кусты да деревья. Нет, конечно, ежели б Баурджин-Дубов был в душе поэтом, он мог бы назвать деревья «одиноко стоявшими великанами, до боли грустно машущими своими корявыми лапами-ветками, словно в напрасном ожидании исчезнувшей когда-то давно любимой», а камни — вот эти вот дурацкие валуны — к примеру, обозвал бы «огромными скульптурами, словно выточенными гигантской стамеской мастером-ветром», а вот эти желтоватые кусты — кажется, жимолость — сравнил бы, сравнил бы, сравнил бы…

— Эй! — раздался откуда-то сверху насмешливый голос. — Уж не за мной ли гонишься, парень?

Вздрогнув, Баурджин поднял голову и увидал на вершине большого серого валуна, который он только что столь красочно описывал в своих мыслях, ту, за которой гнался.

— Именно за тобой! — улыбнулся юноша. — Хочу взять тебя в жены!

— Ого! — Девчонка совершенно искренне расхохоталась. — В жены?! Меня?! Не пришлось бы потом пожалеть!

— Так ты согласна?

— Честно сказать — не знаю, — призналась Джэгэль-Эхэ. — Чисто внешне ты мне, в общем, нравишься… По крайней мере, пока. Но, пожалуйста, не думай, что я так легко соглашусь!

Юноша улыбнулся:

— Может, слезешь отсюда?

— Может, и слезу. — Джэгэль-Эхэ поудобнее улеглась на живот. — А может, и нет. Может, мне здесь нравится лежать? Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

— Я не приказывал, — покачал головой Баурджин. — Просто попросил. Как равный — равную.

— Хорошо сказал! — Девчонка одобрительно улыбнулась и спросила: — А сколько тебе лет?

Юноша задумчиво почесал подбородок:

— Точно не знаю. Может, шестнадцать, а может быть, восемнадцать. Не помню. А что, это для тебя так важно?

— Странный ты какой-то. — Джэгэль-Эхэ окинула парня пристальным и несколько даже подозрительным взглядом. — Клянусь Христородицей, странный! Обычно все хорошо помнят, когда они родились — я, например, в год тигра, — и все всегда все про всех знают. А ты не только не помнишь, когда родился, но и про меня, вероятно, ничего такого не слыхал.

— Не слыхал, — качнул головой Баурджин. — Даже имени твоего не знаю.

— А на что тебе моё имя?

— Ну, как же! Я ж всё-таки жениться на тебе собрался. Как же без имени-то?

— Жениться он собрался, смотрите-ка. — Девушка усмехнулась. — А меня ты спросил?

— Так вот, спрашиваю. Да слезай ты оттуда, давай лучше по степи прокатимся или так, здесь погуляем.

Джэгэль-Эхэ ещё немного поломалась, давая понять, что «не на такую нарвался» и «видали мы таких женихов», а затем, ловко спрыгнув со скалы, свистом подозвала лошадь.

— Ну, поехали, — прыгнув в седло, девчонка словно бы невзначай пригладила ладонями волосы. — Хотя бы о себе мне расскажешь, а то я ведь совсем не знаю, кто ты такой?

— Как и я. — Баурджин тихонько рассмеялся. — Рассказывать обо мне недолго: ни кола, ни двора, да и конь, что подо мной, не мой — ханский.

— Какой же мне смысл выходить замуж за бедняка?

— Так это я пока бедняк, а вскоре — кто знает? В недавней войне с кераитами был назначен десятником.

— О! — Джэгэль-Эхэ насмешливо прищурилась. — Велика должность!

— Все когда-то с чего-то начинали, — ничуть не смутился юноша. — Вот ты, например, с чего?

— Я — по-разному. — Девушка резко оборвала тему, и Баурджин понял, что спросил что-то не то. Что-то такое, что девчонке почему-то совсем не хотелось вспоминать. Он улыбнулся:

— По-разному — так по-разному! Что, поскачем наперегонки во-он до того саксаула? Айда?

— Айда! — тряхнув головой, Джэгэль-Эхэ погнала лошадь с такой скоростью, что юноша вынужден был о-очень о-очень напрячься, чтобы её хотя бы чуть-чуть догнать, а уж о том, чтобы перегнать, не шло и речи.

— Ну, что? — Девушка насмешливо оглянулась. — Так и будешь тащиться, как старая скрипучая телега?

— Зато ты летишь, словно птица, — ничуть не обиделся Баурджин. — Хотя, конечно, могла бы и подождать.

— Так мы ж вроде наперегонки договаривались?

Юноша рассмеялся и тут же предложил больше не устраивать скачки, а просто проехаться рядом по степи или вот здесь, в сопках. Джэгэль-Эхэ улыбнулась, на этот раз вполне открыто, без всякой насмешливости. Ох, какая у неё была улыбка! Как яркий солнечный лучик, прорвавшийся сквозь тяжёлые дождевые тучи к земле, как лунная дорожка на тёмной глади воды, как семицветная радуга в дрожащем небесном мареве.

— Зубы твои, как жемчуг, — в полголоса произнёс на ходу Баурджин. — А губы — как розовые кораллы.

— Интересно как ты говоришь, — обернулась девушка. — Сам придумал?

— Нет, — честно признался молодой человек. — Это чьи-то стихи, а вот чьи — хоть убей, не помню.