Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— И не надо. — Джэгэль-Эхэ опустила очи. — Ты это так произнёс… как будто сам и придумал. Пусть так и будет, ладно?

Баурджин улыбнулся, чувствуя, как сердце начинает петь, а в душе поднимается кипучая радость. Ишь как заговорила Джэгэль-Эхэ! Если так и дальше пойдёт дело…

— Спустимся вниз, к реке? — предложила девушка. — Там такие красивые места! Прозрачная — видно дно — вода, зелёные деревья, кусты… И тишина. Лишь только слышно, как плещут о песчаный берег волны.

— Знаешь что, Джэгэль? — пустив коня рядом, Баурджин взял в свою ладонь девичью руку. — Мне кажется, ты тоже могла бы сочинять стихи!

— А может, я их и сочиняю? — Джэгэль-Эхэ хохотнула, но руку не выдернула, и потенциальный жених счёл это добрым для себя признаком.

Ближе к реке вьющаяся меж камней и деревьев тропа расширялась, так что по ней смогли бы проехать в ряд три, а то и четыре всадника, причём — не касаясь друг друга. Жаркое солнышко ласково светило из-за зелёных веток, отчего лучи его тоже казались какими-то зеленоватыми, искрящимися, радостными. В кустарниках ласково пели птицы, перескакивали с дерева на дерево белки, высоко-высоко в лазурном небе, неподвижно расправив крылья, парил коршун. Пахло утренней свежестью, хотя было уже далеко не утро, порывы лёгкого ветерка приносили из степи сладковатый запах клевера, от реки явственно несло прохладой.

Шум потока все приближался, становился отчётливее, слышнее, и вот уже за зелёными кронами заблестела широкая полоска воды. Немного проехав вниз по течению, Баурджин и Джэгэль-Эхэ очутились на заливном лугу, полном изумрудно-зелёной травы и цветов: сине-голубых колокольчиков, лимонно-жёлтых купальниц, разноцветных фиалок, медуниц, васильков.

— Славно как! — оценил красоту Баурджин. — Нет, в самом деле, славно! Давай здесь остановимся, Джэгэль.

Девушка придержала коня:

— Я только что хотела сама тебе это предложить.

Пустив лошадей пастись неподалёку, молодые люди завалились в траву, глядя в высокое небо. Привстав, Баурджин сорвал крупный тёмно-голубой василёк, протянул девушке — смотри, мол, какой красивый. Та улыбнулась и, повернув лицо к юноше, пристально посмотрела ему в глаза:

— Какой ты… Необычный… Светлый. У тебя всегда такие волосы или просто сейчас выгорели на солнце?

— Всегда такие. Не нравятся?

— Нравятся…

В блестящих карих глазах степной красавицы плясали золотистые чёртики, рот был полуоткрыт, и меж нежными коралловыми губами сверкали ослепительно белые зубы.

— Какая ты красивая! — искренне восхитился Баурджин и, обняв девушку, поочерёдно дотронулся губами до её щёк, а затем — нежно-нежно — поцеловал в губы, в любой момент ожидая отпора — не всякой кочевнице нравился жаркий вкус поцелуя. Нет, вроде бы обошлось, не вырывалась… скорее даже, наоборот…

— Сделай это ещё раз! — обнимая парня за шею, прошептала Джэгэль-Эхэ. — И ещё… ещё… ещё…

Сбросив свой дээл, Баурджин размотал пояс, стягивающий дэли девушки. Размотал, распахнул, обнажив стройное бронзовое тело — атласные плечи, высокую тугую грудь с коричневыми сосками, плоский живот с пленительною ямочкой пупка… Юноша осторожно накрыл губами упругий сосок… затем — второй, потом потянулся к пупку… и, захватив руками узкие шерстяные штаны Джэгэль, стянул и их, отбросив далеко в траву… Куда тут же полетела и остававшаяся на нём одежда…

И тугой комок тесно переплетённых тел покатился по мягкой траве к реке… вот — остановился, замер… И щекочущие девичьи руки застыли на спине юноши, карие, с золотистыми чёртиками, глаза, закатились, а из пухлых розовых губ вырвался стон…

— Только ты не думай, что этого достаточно для нашей с тобой свадьбы! — пригладив растрепавшиеся волосы, предупредила Джэгэль-Эхэ. — Это мы просто так, познакомились.

— Ну, ясное дело, познакомились, — с самым серьёзным видом кивнул Баурджин, чувствуя, как внутри него совершенно истерически смеётся Дубов.

Ещё бы не смеяться! Как-то совершенно по-другому представлял себе генерал угнетённых женщин Востока, вовсе не такими… э-э-э, так сказать, сексуально раскрепощёнными. А с чего б им такими не быть, когда никого не шокирует, если мужчина берет в жены девушку… то есть уже далеко не девушку… с ребёнком, а то и двумя-тремя. Берет и воспитывает её детей, как своих! И это здесь в порядке вещей! И никаких маразматических кликуш — старых дев, никаких парткомов, никаких «а что люди скажут»! А что люди скажут? Одобрят только, а некоторые ещё и позавидуют, если жена умна, добра и красива. А что у неё при этом от кого-то ребёнок, и не один — так это её личное дело. Если мужчина может себе позволить… гм-гм… несколько развлечься, то, чёрт побери, почему этого права должна быть лишена женщина? Потому что — хранительница очага! Именно так ответил бы на этот вопрос замполит Киреев. Ответил бы со всей убеждённостью, со всей марксистско-ленинской правотой. Фарисей! Именно так, кажется, такие нехорошие люди именовались в Библии? Или — ханжа — так попроще будет. Насколько представлял себе Дубов, та необычайная свобода нравов, что царила в степных кочевьях, вовсе не мешала женщинам, выйдя замуж, быть охранительницами очага и надёжной опорой мужа. Ах, славные какие обычаи! И какие женщины, какие девчонки! Независимые, сильные духом и телом, воительницы. Потому, наверное, и не очень-то прижились у кочевников многие обычаи мусульманства — ну-ка попробуй надень на таких баб паранджу! Они сами её на кого хошь наденут! Славно! Очень это все Баурджину-Дубову нравилось, хоть и — что греха таить — смущался сейчас генерал собственных откровенных мыслей, уж больно неожиданными они для него — товарища, между прочим, партийного — были. Ну, как бы сказал замполит Киреев — морально-бытовой разложенец, вконец опустившийся тип, что уж тут говорить! Давно пора вызвать на партбюро да пропесочить, так чтоб мало не показалось. За аморалку-то, товарищ генерал, не только какой-нибудь звезды с погона можно лишиться, но и — в особо запущенных случаях — партбилет на стол положить!

— О чём задумался? — Джэгэль-Эхэ погладила юношу по плечу. — Знаешь, у тебя такие глаза сейчас были… Не знаю даже, как и сказать? Словно бы ты смотрел внутрь себя.

— Туда и смотрел, — улыбнулся Баурджин. — А ты неглупая девушка, Джэгэль.

— Я умная.

— Что же ты так себя ведёшь? Ой, извини… Просто я видел кое-что утром в вашем кочевье…

— А! — Девушка засмеялась. — Я так и знала, что вы за нами подсматривали.

— Ну, не бросаться же на первых встречных.

Джэгэль-Эхэ почесала кончик носа — надо сказать, довольно изящного — и напомнила:

— Как же я там себя вела?

— Понимаешь… Это, конечно, твоё дело, но, мне кажется, ты слишком уж противопоставляла себя другим, обществу!