Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Гуляли, Татьяна — нет, уже — Таня — по-французски читала стихи, а Дубов слушал, не понимая, но млея от счастья. А летом нагрянул к Тане в Москву. Явился, в орденах и медалях в коммунальную квартирку на Ордынке, и сказал просто — к тебе!

Ой, как же Джэгэль-Эхэ была похожа на Таню! Дубов только сейчас это осознал, почувствовал. Такая же заводная, упрямая — было, было это в Татьяне, несмотря на весь домашний лоск. Жаль, рано ушла. Но остались дети, внуки… Какое-то не совсем понятное, грустно-щемяще-удивленное чувство нахлынуло вдруг на Дубова-Баурджина. Дети… Уже взрослые, вполне состоявшиеся люди. Внуки… Внучка Олёнка и пузатый карапуз Алёшка. Как они там, родные? Навещают ли могилку деда? Могилку… А не рано ли себя хоронить? Может, он, Иван Ильич Дубов, там всё ещё жив?! Может, здесь, в образе найманского паренька Баурджина — совсем другой Дубов? Или прежний, но… Тьфу ты, совсем запутался. Да и ладно! Не время пока сейчас размышлять, не время искать урочище и дацан — нужно действовать, отыскать, спасти друзей и их девушек. Вызволить из грязных монгольских лап…

Темучин… Так зовут их хана. Будущий Чингисхан, Потрясатель Вселенной — захватчик. Пусть не он сам, но его потомки принесут русской земле столько горя! Дубов вспоминал всё, что читал в книгах, что видел в кино: жадные узкоглазые орды, несущие смерть, огонь и кровь. И жуткое, унижающее достоинство рабство — монголо-татарское иго, говоря словами Маркса, «иссушающее саму душу народа». Или это Энгельс сказал, не Маркс? А впрочем, какая разница — они всё равно как близнецы-братья. Чингисхан — вселенский злодей, завоеватель, жестокосердное чудище, явившееся из унылых монгольских степей во главе диких неисчислимых полчищ, явившееся, чтобы убивать и грабить! Чтобы нести порабощение, слезы и смерть! А что если… Что если убить Темучина?! Вот сейчас как раз будет удобный случай… Почему бы и нет? Кто знает, если б вовремя убили Гитлера, если б удалось хоть одно из многочисленных покушений, то… Вообще, бред, наверное. Антинаучный, антиисторический бред, как сказали бы в полковой школе партактива. Что говорит нам марксизм-ленинизм и исторический материализм? Признавая роль личности в истории, пальму первенства всё же отдаёт народным массам. Никаких случайностей в истории нет! Есть чёткие закономерности, обусловленные материально-культурным развитием общественно-экономических формаций, сиречь базисом и надстройкой. Так что, исходя из исторического материализма, убивать Чингисхана нет никакой надобности — не будет его, придёт другой, такой же, а то и хуже. И это совершенно не важно кто. Историю творят народные массы, исторические личности — а Чингисхан, бесспорно, личность вполне историческая — лишь помогают им, время от времени возникая в нужный момент. Так-то оно так… но Дубов, вероятно, был плохим марксистом, потому что решил — убить! Если уж есть такая возможность… А не будет, так её всегда можно создать.

Перескочив на ходу на заводную отдохнувшую лошадь, Баурджин догнал вырвавшуюся вперёд девчонку:

— Эй, Джэгэль-Эхэ! Не слишком ли быстро ты скачешь?

— Нет, не быстро! — Девушка повернулась в седле. — Чем скорей мы доскачем до монгольских кочевий, тем быстрее освободим наших.

Баурджин восхищённо свистнул: вот это уверенность! Всем бы так.

— Как там Курукче? Справится одна с кочевьем?

— Она упёртая, сможет! И за парнями присмотрит, и за скотом.

В расстилавшейся под копытами лошадей степи теперь, когда лето текло к середине, ничего не осталось от того буйства красок, что имело место весною. Иссушенная палящим зноем трава пожухла и прилегла к земле, исчезли цветы — васильки, колокольчики, маки, даже вездесущих ромашек — и тех не было видно. Лишь серая пыль, да ковыль, да перекати-поле. Ну, ещё попадались твёрдые, словно камень, кусты саксаула. И все. Не за что зацепиться глазу.

Впереди, над сопкой, в блеклом небе висели два коршуна.

— Стой! Там люди! — поглядев на птиц, Баурджин, поднял коня на дыбы.

— Да, — вернувшись назад, Джэгэль-Эхэ задумчиво нахмурила брови. — Видно, там разделали барана… Стервятники чуют поживу.

— Обойдём их с севера, — низко прильнув к гриве, Баурджин бросил лошадь в галоп, чувствуя, как, нагоняя, несётся позади девушка.

Они подобрались, откуда их не ждали — оставив внизу коней, взобрались на вершину холма, таясь в расщелинах и меж камнями. Ага! Вот!

Внизу, на поросшем редким кустарником склоне, помахивая хвостами, паслись лошади, а невдалеке от них разделывали барана двое смуглых воинов в засаленных тэрлэках. Третий же, сидя в седле, внимательно осматривал степь.

— Прикрой меня, — обернувшись, прошептал юноша.

Джэгэль-Эхэ кивнула, натягивая тетиву лука. Ох, не повезёт этим парням, если что…

Баурджин поднялся на ноги и, беспечно насвистывая, пошёл по узенькой, попавшейся под ноги тропе. Он хорошо видел, как заметившие его воины деловито потянулись к оружию — к тем же лукам, а сидевший на коне — к сабле.

— Сайн байна уу? — выставив руки ладонями вверх, поздоровался Баурджин. — Хорошо ли живете?

— Спасибо, хорошо, — напряжённо отозвался тот, что сидел на коне. По всей видимости, он и был здесь старшим поста, а в том, что это пост, Баурджин-Дубов ничуточки не сомневался.

— Как поживает твой род? — не спуская с юноши подозрительного взгляда, вежливо, как и положено в степи, осведомился всадник. — Много ли добычи? Все ли поголовье на месте?

«А он явно озадачен! — быстро отметил для себя Баурджин. — Не знает, как поступить, и прячет растерянность под бесстрастной маской — ишь, даже поздоровался непонятно как. „Много ли добычи?“ — так обычно приветствуют охотников, а фразой: „Все ли поголовье на месте?“ — пастухов. К тому ж я пришёл с севера… если б с юга, из степи…»

— Где же твой конь, путник? И скажи наконец твоё имя.

— Мой конь привязан в надёжном месте, а зовут меня… Впрочем, что толку тебе в моём имени? Лучше вот, взгляни…

Поистине царственным жестом, вовсе не вязавшимся с его куцей одёжкой — что поделать, другой у пастушков не нашлось, — Баурджин снял с шеи золотую пайцзу с изображением кречета и протянул всаднику.

Наклонившись в седле, тот с благоговением рассмотрел блеснувшую на солнце пластинку и с почтением вернул её юноше:

— Что я могу сделать для тебя, уважаемый?

— Я ехал к хану с важным известием. — Баурджин повесил пайцзу на шею. — Но разбойники-татары напали на меня по пути. Еле ушёл, убив нескольких.

— Пусть их тела сожрут собаки, а души никогда не попадут к Тэнгри! — важно произнёс всадник.

— Как твоё имя, уважаемый? — в свою очередь поинтересовался путник.

— Меня зовут Алтан-Зэв. Алтан-Зэв из царственного рода Борджигин!