Сергей Григоров - Иллюзия реальности [СИ]

Яфет озадаченно взглянул на Ника Улина.

— Есть и другие методы. Вместо расчета радиоактивных распадов можно интегрировать уравнения диффузии. Грубо говоря, закон постепенного увеличения энтропии, тенденцию сглаживания различных неоднородностей никто не отменял. Кидая сахар в стакан с чаем, можно не утруждаться перемешиванием — со временем весь напиток станет одинаково сладким. Примерно то же происходит и с твердыми веществами. Надо только дольше ждать. Даже вечные казалось бы кристаллы стареют.

— А черные шары…

— Не шары, а эллипсоиды вращения, — уточнил Яфет. — Таково название этой геометрической фигуры. Это примерно шар, только вытянутый по одной оси. Здесь все они растянуты примерно на десять процентов. Оболочка их состоит из какой-то разновидности квантита, а что под ней — неизвестно.

— Каков их возраст?

— Да тоже неизвестно. Квантит же — что можно сказать!?

— Косвенно оценить их возраст можно по прилегающим породам, — сказал Ник Улин.

— И какой самый старый?

— Компьютер их всех перенумеровал. Судя по полученным, пока еще неполным данным — седьмой. Он, кстати, уже выбран как первый кандидат на проникновение внутрь. Второй на очереди — под номером четыре. Он среднего возраста.

— Понятно. Самый молодой, как я вижу, — с номером два. Так? — и, поддаваясь внутреннему импульсу, Алексей Сковородников произнес: — Если обещание Макуайра остается в силе, и нам дадут право организовывать исследования внутри одного «ядрышка», то предлагаю выбрать то, что имеет номер два. Пусть оно будет третьим на очереди.

Ник Улин пожал плечами.

— Поскольку критерий выбора произволен, можно вписать в план работ экспедиции вскрытие «ядра» под номером два. Но, если честно, я не верю, что очередь дойдет до него. Сейчас же начнутся обсуждения чисто технических проблем — как проложить входной туннель, какой принять план исследований внутреннего объема и так далее.

Как обычно, квартарец оказался прав.

Вечером, на званом обеде разговор продолжил общекорабельные обсуждения, что может находиться внутри загадочных эллипсоидов. Поймав себя на мысли, что они гадают на кофейной гуще, Сковородников замкнулся в себе, отдавшись очередному приступу депрессии. Он даже не поддержал слабое оживление, внесенное красочными рассказами Лидочки о ее мытарствах при сдаче зачетов по практическим занятиям.

Герцог тоже сидел чернее тучи.

Приглашен был Рональд Грей, заместитель Благова, начальник службы психологической безопасности экспедиции. В Галактическом Содружестве он был известен как один из высших руководителей Комитета Защиты Человечества. Удивительно блеклая личность, ни одной запоминающейся детали. Тихий голос, вкрадчивые манеры… В общем, встретишь где — пройдешь мимо и никогда не будешь мучиться вопросом, кто это, и знаком ли ты с этим человеком. А комитет его… лучше, в самом деле, держаться от него подальше.

К сожалению Сковородникова, Рональд Грей сел рядом с ним. Вначале вел себя подчеркнуто правильно: не молчал, но и не брал на себя инициативу, сосредоточив внимание на герцоге Лусонскому и шумном Яфете. В меру и к месту посмеявшись вместе со всеми над рассказами Лиды, счел нужным прокомментировать, наклонившись поближе к Алексею:

— В Межзвездном Флоте поддерживается стариннейшая традиция. Астронавты, относящиеся к штатному составу, все время учатся и постоянно сдают всевозможные зачеты и экзамены. Пока они идут по всему реестру специальностей, оставляют за собой возможность вертикальной карьеры, вплоть до командира звездолета, а далее — командующего эскадрой, адмирала и, наконец, Главкома Флота. Но как только начинают специализироваться, максимум, на что могут претендовать в будущем, — стать начальником соответствующей службы, в самом невероятном случае — руководителем тылового главка. Ваша Лида, насколько я могу судить, начала свою службу просто блестяще. Не удивлюсь, если по окончании полета она будет повышена в звании не на одну, а на две или даже три ступени.

Алексей Сковородников лишь меланхолично кивнул головой, что со стороны, возможно, выглядело не совсем вежливо.

— Вас что-то беспокоит? — участливо спросил Рональд Грей.

— Не обращайте внимания. Опять меня любимая хандра одолела… письссимизьм название ее.

— Странно. Вроде бы по характеру вы жизнелюбивы и оптимистичны.

Промелькнувшая искорка сочувствия (не показалось ли?) толкнула Сковородникова на запредельно откровенный ответ.

— Да с чего мне радоваться, коли здесь, на «Элеоноре» я играю роль тупого балласта? Ничего не понимаю, ничего не могу — кому такой фрукт нужен?!

— Подбор экипажа — большая и чрезвычайно сложная наука, скрывающая свои тайны от непосвященных за семью печатями. Как я помню, наиболее весомый аргумент зачисления вас в состав экспедиции — уникальный жизненный опыт. Потенциально вы можете сыграть решающую роль там, где все другие уткнутся в тупик. Важный нюанс.

— Да неправда это! Ничего я не могу и ни на что не способен — разве не понятно?!

Рональд Грей дипломатично промолчал, но через некоторое время вновь обратился с Сковородникову.

— Скажите-ка, Алексей Федорович, что вас больше всего удивило во время полета? Или насторожило, показалось странным.

— Да все! Будто бы не летим за десятки световых лет, а просто собрались вместе, чтоб мило провести время — ни перегрузок, ни авралов. Никакого напряжения!

— Есть такое. Это свидетельство достижений нашей технической мысли.

Алексею Сковородникову показалось, что его собеседник ждал от него чего-то большего и разочарован его словами.

— Ну, еще… сильно удивило меня пребывание в надпространстве. Какие-то сказочные ощущения, не передаваемые словами. Ну и… удивлен, конечно, что при таких скоростях, при такой мощи вы обращаете внимание на крайние мелочи. Я имею в виду всю ту шумиху по поводу снижения ли завышения мощности двигателей. Всего-то доли процента!

— М-да. Бывает, что мельчайшие детали много значит. В моей службе я как раз занимаюсь самыми, казалось бы, незначительными мелочами. Однако именно из них часто вырастают очень важные последствия. И таково положение не только в сфере моей профессиональной деятельности. Например, не располагая никаким научным реквизитом, можно ли было в свое время догадаться, что человечество пребывает на достаточно большой планете, вращающейся вокруг своей оси? Вероятно, можно было только по одному маленькому обстоятельству: из необходимости объяснить, почему плоскость колебания маятника со свободной подвеской вращается.

— Такой маятник называется маятником Фуко! — встрял Яфет, ревниво прислушивающийся к их разговору.