Андрей Каминский - Нет времени для Тьмы [СИ]

— Меня научили делать такие статуэтки, раньше чем ходить, — снисходительно усмехнулась эллинка на восторг славянки, — где мои ящерицы?

Марыся протянула извивающихся в её руках рептилий. Ниса быстро умертвив их, уложила на ближайший валун и, выбрав подходящий камень, размолола крошечные тельца вместе с собранными травами. Получившейся красно-зеленой смесью жрица смазала изваяние Гекаты и поставила его на грудь мертвеца.

— Что же, пора звать гостей, — негромко сказала колдунья. Она отошла подальше в степь и, собрав в кучу несколько сухих кустов, наклонилась, что-то шепча про себя. Сначала ничего не происходило, потом среди сухих веток вдруг вспыхнуло пламя. Огонь разгорался все сильнее, выбрасывая языки в ночное небо.

Нураддин — Султан сидел в своем походном шатре и при свете горящего у входа костра срывал крепкими желтыми зубами мясо с вареной конской ноги. Горячий жир капал на расшитый золотыми нитками парчовый кафтан и шелковые шаровары, но мурза не обращал внимания на испачканный костюм, всецело погруженный в мрачные думы.

С тех пор как он выехал из Бахчисарая, его преследуют одни неудачи. Сначала на него нападают бжедухи, эти языческие шакалы и лишь с большим трудом удается уничтожить врага. Потом сбегает неверная девка, которую он купил в Крыму для своего гарема. Пытаясь её найти, он сначала теряет еще трех воинов, а потом натыкается на сотню всадников из личной гвардии ногайского хана. Сотник сказал, что они выполняют какое-то важное поручение и, именем властителя Улуса Гази, потребовал от Нурадин — Султана присоединиться к его отряду.

По большому счету Нурадин-Султану было наплевать на распоряжения хана. Тот уже давно «царствовал, но не правил», а Казыев улус распался на полунезависимые кочевья, слабо связанные как с верховным правителем, так и между собой. Находящиеся во главе улусов мурзы, стали наследственными владыками, подчинявшимися приказам хана только когда находили нужным. Сейчас был явно не тот случай и мурза уже хотел проигнорировать приказы, сославшись на неотложное дело в родном улусе. Но с ногайцами ехало двадцать нукеров крымского хана Джанибек-Гирея, а вместе с ними и вовсе большой человек — турок Исмаил-паша, сераскир крепости Копыл. Противиться приказаниям из самой Порты Нурадин-Султан не мог и поэтому, скрепя сердце, присоединился к сотне, выполнять все еще неведомое ему поручение, — никто не позаботился объяснить ему, что понадобилось турецкому паше в куманской степи.

Аллах разгневался за что-то на бедного мурзу и что самое обидное, тот не мог понять, — за что? Да пускай он не чтил законы шариата, так как подобает правоверному мусульманину: не всегда делал намаз, пробовал, да что там — напивался трофейным вином взятым с боем в землях неверных, ел свинину, когда его нукеры убивали кабанов в пойме Кумана, обращался за помощью к шаманам-бахсам. Да, грешен, но кто же без греха?! И потом разве Нурадин-Султан не искупил его славными походами в земли неверных: черкес, казаков, московитов. Разве мало сжег он сел во славу Аллаха, мало голов неверных срубил? А сколько детей неверных он привел на аркане на невольничий базар в Бахчисарае, а сколько их женщин сейчас ублажает правоверных в гаремах?

Нет, Нурадин-Султан искупил свои грехи перед Богом. А значит, все, что с ним происходит не воля Аллаха, а козни Шайтана. Это по его вине мурза, вместо того, чтобы дома развлекаться с новой наложницей вынужден шляться по этой степи, выполняя утомительное и может, даже, опасное поручение турецкого султана, да продлит Аллах его годы. Это Шайтан подсунул ему эту негодную девку.

При мысли о сбежавшей наложнице он скрипнул зубами. Если бы не она, то мурза давно бы находился в становище и не наткнулся на посланцев хана. Нурадин-Султан поклялся, что сдерет кожу с сучки, если только она попадется ему на пути.

От этих кровожадных мечтаний его отвлекли взволнованные крики нукеров снаружи. Мурза откинул полог шатра и высунулся наружу.

— Что случилось? — раздраженно рявкнул он.

— Костер, там костер, — вразнобой ответило ему несколько голосов.

Мурза выскочил из шатра и нос к носу столкнулся с Исмаил-Пашой. На красивом, высокомерном лице турка читались одновременно обеспокоенность и охотничий азарт.

— Там в степи горит костер, — сказал сераскир, — надо бы глянуть кто это. Будет лучше если мы поедем все вместе — вдруг это те, кого мы ищем.

Нурадин-Султан кивнул и пошел седлать коня. Кто бы там не был в ночной степи, на нем мурза может отыграться за свое плохое настроение.

Марыся услышал громкие крики со стороны татарского лагеря, а чуть позже топот множества копыт. Ей тут же вспомнились все перипетии её плена. Она почти хотела, чтобы Ниса начала колдовать: сейчас татары казались ей страшнее любых адских чудовищ. Марыся оглянулась назад: эллинка подбрасывала в огонь стебли дурмана и прочих ядовитых трав, из костра шел удушливый дым от которого у Марьи кружилась голова и подкашивались ноги. На красивом лице Нисы не отражалось и тени тревоги, — да и чего ей бояться? Что ей сделает оружие смертных?

— Иди сюда, — она протянула приблизившейся Марысе нож, — режь руки.

— Зачем? — испуганно отшатнулась казачка.

— Кровь, дура! — рявкнула Ниса. — Моей Геката не примет, она у меня вся чужая. А твоя будет в самый раз.

У Марыси мелькнуло в голове, что еще одно кровопускание, добьет ее окончательно. Затем она глянула на приближающуюся улюлюкающую орду и решительно полоснула себя: раз, другой. Вскоре кровь обильно закапала, заливая фигурку Гекаты и тело ногайца.

— Хватит, а то опять сознание потеряешь, — сказала эллинка, отнимая нож у казачки. — Пойди перевяжи себя чем нибудь, от подола тряпку оторви, что ли.

Сама Ниса встала над мертвым телом. Сбросив одежду и воздев руки к полной луне, она начала читать страшную молитву:

— Приди, подземная, земная и небесная, Геката, богиня широких дорог и перекрестков, ты которая, ездит туда и сюда ночью с факелом в руке, враг дня. Друг и возлюбленная Ночи, ты, которая радуется, когда суки воют и льется теплая кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, которая вызывает страх в смертных душах людей, Горго, Мормо, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.