Анатолий Логинов - Первый Император. Спасти будущее!

Удивительно, но в квартире на Тверской, которую так любил посещать господин Извеков, спокойствия тоже не наблюдалось. В гостиной, в которой обычно царила атмосфера непринужденной светской беседы, сегодня было довольно шумно. Причем больше всех возмущался именно Сергей Маркович. Присяжный поверенный вел себя, надо признать, столь непохоже на себя, что некоторые гости от удивления не могли вымолвить ни слова.

— Варварство и тирания! — громил громким голосом, словно своего оппонента в суде, Сергей Маркович оторопевшего от такого напора собеседника. — Спровоцировать несчастных японцев на стрельбу, а потом их же в этом обвинить и объявить войну — это византийство, варварство и нецивилизованность!

— Извините, Сергей Маркович, — робко возражал ему хозяин квартиры, подавленный бешеным напором его речи, — но «Новое время» пишет…

— Реникса и ерунда! — безапелляционно пресек попытку отпора Извеков. — Английская «Таймс» опубликовала подробный отчет и из него следует, что именно наш корабль был готов к бою! Японцы шли, ни о чем не подозревая и поэтому начали столь поздно защищаться. И понесли потери! Но даже и при таком благоприятном раскладе наши «самотопы»[11] не смогли их разбить и потеряли оба судна! Позорище! Хотели устроить второй Синоп, а получили второй Севастополь! Еще, поверьте мне, и Крымскую вторую получим, при сей варварской политике!

— Но позвольте, немецкая «Берлинер Тагерблат» пишет…, - попытался прервать обличающую речь юриста кто-то из гостей.

— Не позволю-с, батенька! — громко возразил Сергей Маркович. — Не позволю! Немцы, после заключения нового торгового соглашения в благоприятном для них духе, готовы и не такое написать, лишь бы помочь сохранить трон за…, - он перевел дух, осмотрел присутствующих и закончил, гордо подняв голову, но понизив громкость, — за Ананасом.

Кто-то испуганно выдохнул, кто-то иронически улыбнулся… но в этот момент из прихожей донесся звонок новомодного электрического звонка, голоса и из коридора донесся малиновый перезвон шпор.

— Жандармы! — ахнула хозяйка, побледнев и готовясь упасть в обморок. Все молча повернулись к двери, словно гости городничего в последней сцене «Ревизора»… И облегченно выдохнули, когда в дверях появился, вслед за непонятно почему раскрасневшейся горничной, знакомый всем присутствующим Михаил Пафнутьевич Гаврилов. Только не в привычном всем ладно сидящем статском костюме, а в новой необмятой форме кавалериста, с погонами прапорщика.

— Et tu, Brute![12], - вырвалось у Извекова. — На войну и на смерть…

— Dulce et decorum est pro Patria mori[13] — ответил на той же латыни Гаврилов.

— Михаил Пафнутьевич, да как же так? Вы же в министерстве… — пораженно взмахнула руками хозяйка (у которой, надо признаться на этого молодого и холостого чиновника были некие виды ввиду скорого приезда племянницы). — А вы все бросаете…

— Увы, милейшая Капитолина Львовна, но труба зовет, — усмехнулся бывший столоначальник. — Да, признаться и в министерстве грядут некие пертурбации, — негромко заметил он, так, чтобы слышали только встречающие его хозяин и хозяйка. — Настоящий патриот, полагаю, не имеет права отсиживаться в стороне, когда его Родине грозит опасность. Тем более, «желтая», — добавил он громче, напомнив о недавней речи Извекова по поводу китайской «желтой опасности», грозящей нашему Дальнему Востоку в связи с аннексией Маньчжурии.

Да, прием, о котором заговорили в соответствующих «кругах» явно удался.

Китай, район реки Ялу-Тюренчен, июль 1902 г.

Работа на позициях кипела вовсю, словно противник ожидался уже завтра. Незадействованные на рытье окопов солдаты не просто отдыхали, а лежали ниже по берегу редкой цепью с винтовками, готовые в любой момент открыть огонь. Генерал-майор Гернгросс, одобрительно посмотрев на вытянувшегося во фрунт поручика, подбежавшего с докладом, ответил на его приветствие, но выслушивать не стал, прервав речь офицера взмахом руки.

— Без доклада, господин поручик. Мы прекрасно видим сами, что у вас дела идут. Как справляются запасные? Что мешает работам? И почему не возводите редут?

— Ваше высокопревосходительство, запасные старших возрастов за время пешего перехода в службу втянулись и сейчас не требуют специального надзора, за исключением обучения на трехлинейную винтовку, кою не знают совершенно. Посему мною, с разрешения ротного командира организованы занятия по изучению сего оружия с одновременным выполнением задач боевого охранения и отдыха от земляных работ. Касательно же помех выполнению работ докладываю вашему превосходительству, что основным препятствием является недостаточное число шанцевого инструмента и строевого леса. Посему командиром роты капитаном Нетребко совместно с командиром батальона принято решение в первую очередь оборудовать окопы, а после прибытия взвода от саперной роты — и остальные намеченные укрепления.

— Хорошо, господин поручик. Выражаю вам благодарность за образцовую организацию. — Гернгросс выслушал уставной ответ поручика, милостиво кивнул и попрощавшись, двинулся вперед. За ним неторопливо тронулась и его свита.

— Иван Константинович, — обернулся на ходу генерал к скачущему неподалеку адъютанту, штабс-капитану Скордулли. — Запиши для памяти фамилии поручика, его ротного и батальонного. По возвращении в штаб — отправь им депеши с моей благодарностью. И проследи, чтобы внесли в их формуляры. Кабы все так службу несли…

— Слушаюсь, — ответил адъютант и слегка приотстав, отъехал чуть в сторону от эскорта. Приостановился, записал в американский патентованный блокнот указание и, пришпорив коня, начал догонять уехавших вперед сослуживцев.

Надо признать, что после увиденного на позициях настроение командующего Первым Сибирским корпусом слегка поднялось. Тем более, что поводов пребывать в английском сплине было более чем достаточно. Недавно развернутый корпус имел не как все нормальные корпуса две дивизии или тридцать два батальона, а всего три бригады, каждая по два трехбатальонных полка или, в общем, восемнадцать батальонов. Развернуть более не получалось, ввиду нехватки личного состава, особенно подготовленных артиллеристов, и вооружения. По планам военного ведомства накопление таких запасов могло быть завершено лишь к началу девятьсот четвертого года. Быстрее не получалось никак, из-за неполной готовности железной дороги, длительности и дороговизны перевозок по морю. Но война началась более чем на год раньше.

Учитывая слабость корпуса, который должен был контролировать почти девяносто верст берега реки Ялу, командование усилило его всем, чем смогло. В том числе новейшими пулеметными частями, придав каждой бригаде полевую пулеметную роту, и даже артиллерией, присоединив к корпусу отдельную артиллерийскую бригаду. Не совсем положенного бригаде полного штата, всего тридцать два орудия — скорострельных трехдюймовых, а также горных и батарейных, но и это было немало. Теперь в распоряжении начальника артиллерии корпуса вместе с орудиями стрелковых бригад, было восемьдесят орудий, пусть и в основном устаревших систем. Имелось восемь горных пушек калибром в шестьдесят четыре миллиметра, сорок восемь легких, в восемьдесят семь миллиметров (в бригадных дивизионах), и шестнадцать батарейных (полевых стасемимиллиметровых, по старым штатам дивизионной артбригады). Однако новых скорострельных трехдюймовок образца тысяча девятисотого года — всего лишь восемь. Но к которым, кроме штатной шрапнели привезли по полсотни новейших французских мелинитовых гранат.