Анатолий Логинов - Первый Император. Спасти будущее!

— По донесениям с мест, — начальник штаба корпуса, Генерального штаба полковник Агапеев, работать с документами умел и любил, поэтому доклад Гернгроссу последовал незамедлительно, — явно просматривается основное направление усилий японцев — Медвежья сопка. И я бы не исключал, Александр Александрович, появления на фланге сей позиции обходящих сил японцев. Особо учитывая тот факт, что в лоб они атаковали, по оценкам, не более чем дивизией.

— В таком случае, Александр Петрович, прикажите-ка послать гонца и телеграфировать гелиографом Лечицкому. Пусть Платон Алексеевич выдвигается своим отрядом к… пожалуй, что и к Хусану. Как раз должен успеть, как полагаете?

— Так точно! — быстро прикинув на карте расстояние от Амбихэ до Хусана и Лизавена, ответил Агапеев и тотчас вышел из комнаты, чтобы передать приказание…

Пока гвардия наглядно показывала, что она, как и положено гвардии, «умирает, но не отступает и не сдается», передовые части двенадцатой дивизии переправились через Яду и Амбихэ, и продвинулись до Хусана. Вслед за ними начали переправу и пехотные полки двенадцатой дивизии. И никто не подозревал, что за ними внимательно наблюдают глаза русских дозорных, уже отправивших донесение полковнику Лечицкому. Храбрый, грамотный и умелый командир, Платон Алексеевич, получивший полковника вне старшинства за отличие в боях против китайцев, уже начал сворачивать разбросанный по берегу реки Амбихэ отряд, когда по цепочке гелиографов к нему дошло приказание Гернгросса.

Утром, одновременно с новым ударом по фронту оборонительной позиции силами гвардии и второй дивизии, пехота двенадцатой дивизии форсировала Эйхе. Надо сказать, что переправлялись японцы при полном молчании русских батарей, что очень удивило их командование. Но с русских позиций не сделали ни одного выстрела. Оборону на этом направлении, по данным японской разведки, держали всего два батальона сибирских стрелков без артиллерии. Поэтому командовавший дивизией Иноуэ Хикару посчитал, что русские отходят или хотят дождаться начала атаки и произвести залп в упор. Если русские не ушли, решил он, надо смять их оборону одним мощным ударом, а затем выйти быстрым маршем в район Лауфангоу, прямо в тыл левому флангу русских. Японская артиллерия провела сильную артподготовку при полном молчании русской. Затем все четыре японских полка пошли в атаку, построившись в колонны, прикрытые густыми цепями стрелков. Вот тут и началось самое интересное. Оборонявшиеся стрелки сначала встретили их залповым огнем и шрапнелью. Причем русские, как оказалось, имели здесь явно больше двух батальонов, а орудий — как минимум две батареи. А как только японская пехота и артиллерия втянулись в перестрелку с фронта, с тыла ударили казаки и стрелки отряда Лечицкого. Японцы отступили к Хусану, причем некоторые роты окончательно смешались и поддались панике. А самых легконогих бегунов перехватили даже на переправе через Ялу.

Порядок восстановили быстро, но больше атаковать ни в этот день, ни в следующий, японцы не решились. Вялая артиллерийская перестрелка тоже закончилась к вечеру следующего дня, так как и русские, и японцы оказались сильно озабочены непредвиденным расходом боеприпасов. Особенно много расстреляли трехдюймовые скорострелки образца девятисотого года, на батареях которых практически закончился возимый запас патронов[10]. Немногим лучше обстояло дело с пулеметами, потратившими в среднем по три с половиной тысячи патронов на ствол. Плохи были дела и у японцев, имевших небольшие возимые запасы, а к тому же понесших большие потери в пехоте. Тем более, что доставка грузов и подход подкреплений неожиданно осложнилась непогодой — налетевшим проливным дождем с ураганным ветром. Войска, выставив дозоры, укрылись в поселках, потеснив местных жителей, и пережидали непогоду, длившуюся целых два дня. Даже после улучшения никто не спешил вновь активно воевать, ограничиваясь перестрелкой передовых дозоров и иногда канонадой отдельных батарей. Казалось и русские, и японцы, все — от командующих армиями до последнего солдата, ждут знака судьбы…

Южно-Китайское море, сентябрь 1902 г.

— Остров есть Крит посреди винноцветного моря, прекрасный…, - рассматривая выделяющиеся на фоне морского простора темным пятном берега Формозы (Тайваня), процитировал мичман Блок отрывок «Одиссеи» Гомера.

— Что, Николай, вспомнили Средиземное море? Или по гимназии соскучились? — пошутил стоящий рядом мичман-инженер-механик Аркадий Абрамов.

— Скорее по дому соскучился, — серьезно ответил Николай. И, повернувшись к собеседнику, добавил с иронией. — Смотрю, как государь новые звания для «машинных духов» ввел, вы и духом воспряли? Не боитесь теперь золотых погон?

— Николаша, а вы не слишком близко приняли к сердцу мою шутку? — удивленно ответил Аркадий. — Если так, то извините-с. Ибо груб, неотесан и рядом с самодвижущимися минами одичал-с.

— И ты извини, Аркаша, за неудачную шутку, — улыбнулся Блок. — На душе нехорошо. Идем в пролив рядом с японскими берегами, в открытую, словно у них здесь и миноносцев не может быть. А ведь мы даже не все транспорты отпустили…

Оба они дружно перевели взгляды на море.

Впереди густо дымили броненосцы. Эскадра шла по Южно-Китайскому морю уверенно, словно в родных балтийских водах неподалеку от Кронштадта. В начале колонны, пред «Ростилавом», следовали «Сисой Великий» и «Двенадцать апостолов». Невидимые сейчас собеседникам из-за надстроек, в кильватер ему шли два «императора» — «Николай I» и «Александр II», и «Наварин». У линии горизонта, на пределе видимости, трудно различимые даже в бинокль, широким клином развернулись четыре быстроходных дозорных крейсера. Пароходы, остальные крейсера и истребители, идущие с другого борта, закрывали надстройки.

— Я, как ты уже заметил, всего лишь «машинный дух» и стратегиям вашим не обучался, — улыбнулся ответно Абрамов, — но, полагаю, что японцам выгоднее ловить нас не здесь, а там, где мы окажемся в любом случае — у входа в Печилийский залив.

— Может, ты и прав, Аркадий, — Блок опять посмотрел в сторону удаляющегося острова. — Вот только чувствам не прикажешь. Не нравится мне этот маршрут и все. О чем только «Гроза белоглазая»[11] думает! Лучше бы Лусонским проливом шли…

— Путь длиннее, угля израсходовали бы больше, машины износили сильнее, — возразил Абрамов.

— Ну да, тебе, механической душе, лишь бы машину не напрягать, — пошутил Николай. Глянув на солнце и достав после этого часы, он заметил: — Пора бы к вину свистать и на зав…, - окончание фразы перебил веселый пересвист боцманской дудки.

— Пойдем, загрузим трюмы, господин мичман-инженер, — предложил Блок.