Олег Кожевников - Император [litres]

Выдав этот перл, барон Штакельберг даже закашлял и, как вежливый человек, сделал это, отвернувшись и прикрыв рот рукой. А затем, откашлявшись, барон продолжил знакомить меня с предстоящей церемонией. Но теперь он излагал запланированный порядок церемонии уже нормальным языком:

– За полчаса до назначенного времени члены императорской фамилии, в том числе Николай Второй, прибудут в Малахитовый зал Зимнего дворца, вход в который охраняют гвардейцы в парадных костюмах. Придворные собираются в других залах, где за соблюдением распорядка будут наблюдать чины церемониальной части. Когда кортеж будет образован полностью, я доложу об этом монарху. Тотчас после этого великие князья выстраиваются вслед за императором согласно порядку престолонаследия. Великие княжны занимают места соответственно рангу их отцов и мужей. При выходе из Малахитового зала в первой паре следуют государь и императрица-мать, во второй – Николай Второй и Александра Федоровна. Министр двора господин Джонсон находится справа от государя, за ним – генерал-адъютант, свитский генерал и ваши флигель-адъютанты. Остальные члены кортежа двигаются попарно. Войдя в Концертный зал, ваше величество должны ответить на поклоны собравшихся там лиц. В этом зале соберутся все придворные дамы, придворные чины, члены Государственного совета, командующие фронтами, сенаторы, статс-секретари, почетные опекуны и прочие важные господа. Шествие будет проходить через Николаевский зал, занятый офицерами гвардейских полков. В других залах будут размещаться иные допущенные на церемониал лица и именитое купечество, на хорах – корреспонденты газет. В час пополудни император и сопровождавшие его лица направляются в Исаакиевский собор. На самой службе будут присутствовать лишь великие князья, особо важные сановники и командующие фронтами. Остальные будут ожидать конца службы вне пределов церкви. Церемониймейстеры будут следить за тем, чтобы присутствующие не разговаривали громко и своевременно, до конца службы возвращались на занимаемые ими в залах места. Ну а потом предстоит праздничный приём в Зимнем дворце. И представление вашему величеству иноземных послов.

Глянув на то, как я воспринимаю его план коронации, барон Штакельберг продолжил:

– Церемониал является не только отражением нравственного состояния общества. Это своеобразный пролог будущей политической программы верховной власти. Любое действие на нём имеет большой смысл. Вот, например вашему величеству будет преподнесен для целования крест, бывший на Петре I во время Полтавской битвы; этот крест спас его от смерти: пуля, попав в крест, отскочила от него. Таким образом, церковь подчеркивает героический дух императора, проявленный во время взятия Ковеля. Годами выработанный этикет поддерживает престиж придворной жизни. Это не только преграда, отделяющая государя от его подданных, это в то же время защита подданных от произвола государя. Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство. Там, где царит этикет, придворные – вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных, ибо интимность без близости и без равенства всегда унизительна, равно как для тех, кто ее навязывает, как и для тех, кому ее навязывают.

Я внимательно слушал обер-церемониймейстера двора, но то, что хотел услышать, так и не дождался. А меня интересовал простой вопрос: с какого момента этой церемонии я становлюсь полноценным монархом? Когда смогу издавать уже разработанные с Кацем манифесты и отдавать распоряжения, неподвластные никакой критике? Об этом барон Штакельберг ничего не говорил. Пришлось напрямую спросить его об этом. Оказывается, истинным государем Михаил становится после проведения обряда помазания и венчания на царство в церкви. Вот после того, как я поцелую крест и дам клятву на Библии, могу вести себя как истинный царь. Ни перед кем не нужно отчитываться или оправдываться – только перед Богом или перед собой. Я не зря, можно сказать, бил копытом в ожидании того момента, когда получу всю полноту власти. Аналитический отдел КНП, который всё-таки сформировал Кац, выдал весьма тревожную справку – несмотря на военные успехи Юго-Западного фронта и популярность Михаила, протестные настроения в обществе нарастали. Нужно было их как-то гасить, и единственное, что сейчас было возможно сделать, это новому императору выпустить дарующие что-то серьёзное народу – манифесты.

Манифесты были подготовлены очень интересные. И как мы с Кацем считали, эти указы (манифесты) снимут накопившееся напряжение в обществе. И главной из этих подготовленных бумаг, несомненно, был указ о земле. Не зря после Октябрьской революции именно земельный вопрос был наиглавнейшим. И именно разработанный большевиками закон о земле позволил им удержать власть. Правда, в конечном итоге крестьяне землю не получили, но коммунисты-то власть взяли и удержали во многом благодаря этой пресловутой передаче земли крестьянам. Нужно быть наивным идеалистом и тупицей, чтобы не сделать так же. Мы такими не были, вот в недрах КНП и родился текст этого хитрого документа. А хитрости в этом Манифесте о земельной реформе было две. Первая – это то, что надел, на который претендует крестьянин, оформляется в собственность после войны специально созданными земельными комитетами. В первую очередь они будут оформлять землю ветеранам войны и близким родственникам погибших солдат. Помещикам была предусмотрена компенсация за изъятую у них землю. То есть выгоду в виде умиротворения крестьян (а это большая часть населения страны и численности армии) получали сейчас, а все проблемы и трудности с реализацией этого Манифеста нужно было разгребать уже после войны. Вторая хитрость, а вернее, расчёт на присущее человеку чувство справедливости, было обещание царя вознаградить всех отличившихся в ходе войны земельными наделами. И не где-нибудь в Сибири или Дальнем Востоке, а на юге в отбитой от басурман Царьгородской губернии. Каждый из георгиевских кавалеров, по его желанию, мог получить там от пятнадцати десятин земли. Другие ветераны, решившие перебраться в новую губернию, могли претендовать на несколько меньшие наделы. Упоминание о Царьграде было не случайным. Впервые русский царь обозначил цель, за что стоит биться православным. Помощь братьям славянам – это, конечно, хорошо, но уже набило оскомину. Эта идея войны уже практически была перебита социалистической пропагандой, что нужно давить кровососов-богатеев, угнетателей и прочих буржуинов. А вот мысль о том, что Россия намерена освободить Царьград (Константинополь) от басурман и образовать там населенную православными губернию, могла подорвать всю антивоенную пропаганду. Конечно, лозунг большевиков, который они, несомненно, выдвинут в ответ на эту идею (мир без всяких условий и контрибуций), хорош, но не тогда, когда народу показали вкусную морковку. Мы с Кацем были уверены, что надежда получить надел на благословенной земле заставит большинство крестьян не воспринимать популистские лозунги, а затянуть пояс потуже и терпеть тяготы войны до получения обещанного самим помазанником надела. Так что этот Манифест был не немедленного действия, а скорее указом надежды, который должен был дать перспективы крестьянам и в конечном итоге свести на нет антиимперскую пропаганду.