Дмитрий Манасыпов - Мой 88-ой: назад в…

Дальше я смотрел с интересом и неожиданной ностальгией, жалея, что пропустил момент, где молодой Борис Щербаков, играя мастера-стекольщика, зверски арестовывает двух каких-то упырей. Но я знал, что впереди еще две настоящих жемчужины и потому не переключался.

Мое советское детство совершенно не было безоблачными, с кисельными берегами, розово-алыми единорогами, украшенными серпом с молотом, с хорошими милиционерами, улыбающимися и помогающими старушкам, с врачами Айболитами, умеющими лечить корь, почечные колики и триппер щелчком пальцев и добрым словом. Не, ни фига. Но доброго там хватало.

«Криминальный квартет», как и многие конъюктурные фильмы того времени, показывал прячущуюся и всем знакомую изнанку прогнившей советской бюрократии, единственно виновной в смерти первого настоящего Города Солнца. Это понимаешь уже взрослым, а тогда нам нравилось иное, та самая пара жемчужин.

Здесь хитрый Сарай, подвесив под потолок какого-то мелкого жулика, ломал спектакль, типа охаживая того резиновой палкой ПР-1, жулик орал, проводимый мимо важный свидетель-стукач пугался, и хорошие, «наши», менты получали нужную информацию.

Тут Караченцов, много лет озвучивающий крутых героев Бельмондо, очень хотел сам стать таким же. И у него получалось на все сто, глаза горели, он бил ногой с разворота не хуже Чака Норриса, а все преступники, завидев его, заранее проигрывали, обделавшись в штаны от понимания крутости героя, появившегося перед ними.

Главным же, чего частенько не хватало и не хватает западным фильмам, тут была дружба. Дружба бывших детдомовцев, выросших и не оставивших ее за бортом. Дружба наша, с песочницами, с футбиком, где ворота – два тополя, с речкой, куда надо сбежать, с дракой против пацанов из соседнего района\улицы\дома, со строгими, но добрыми учительницами и всегда выслуживающимися паскудами завучихами, с той самой газировкой за три копейки, когда вдруг копеек шесть, а вас четверо, но вы делитесь по-братски, и не стакан на двоих, а один граненый на четверых, чтобы честно.

Это вот и оказалось в фильме главным. И не совсем ясно, поняли ли прекрасные советские актеры, что лучше всего они сыграли героев, не показанных на экране, но понятных каждому и каждой?

Сзади скрипнуло.

– В машину!

Сине-белая «Авиа», блестящая как новенькая, с парнями-афганцами, вот так сюрприз. Отказываться в моем положении грешно, я и не отказался.

Дверь оставила за собой шум, закрывшись наглухо. Звуки шли только через опущенные стекла в кабине, а в самом фургоне оказалось тихо и темновато. Пахло землей, луком, чем-то чуть подгнившим и сладким. Сладким несло сильнее всего и немудрено – внутри машинёшка, поступавшая в Союз из ГДР, забита ящиками с мешками. Картошка, капуста, само собой лук и яблоки, сливы, даже груши с абрикосами.

– Вас трое? – прилетело спереди.

– А не видно? – не очень вежливо ответил качок в борцовке и прибавил звук магнитофона.

Розенбаум, от имени пилота, пел про цинки, Афган и черный тюльпан с водкой в стакане. Машина мягко дернулась вперед, оставляя за собой, судя по всему, молодого мента, рынок и мой первый экстрим.

– В Шинданде, Кандагаре и Баграме…

Покачивало, афганцы как забыли про меня, обсуждая какого-то синего, или Синего, черт пойми. Я смотрел в их затылки, слушал чуть ленивый базар ни о чем, пытаясь понять – зачем оно им? Помочь непонятному чуваку, так открыто палившегося перед ментами? Черт знает, на самом деле, а на их месте мне точно не оказаться, понимая эти доводы. У них своя война, свои мысли, свои поступки, за спиной, сейчас и впереди, в… в будущем.

– Тебе куда? – обернулся командир.

Куда мне? А…

– К стадиону.

Если говоришь о стадионе, говоришь о «Нефтянике». «Олимпия» и есть «Олимпия», в городском спорте участвуя постольку-постольку.

– Мы по Гагарина проедем.

– Хорошо, на Отрадной выйду.

Ответ не комментировался, парни вернулись к обсуждению каких-то своих перепетий, а я старательно не подслушивал. Не хватало узнать ненужное и, кто знает, чем-то опасное. Пользуясь парой-тройкой минут спокойствия, достал деньги, сложил пачкой и убрал по разным карманам. Пятерку в задний, остальное в боковой.

После шахер-махера с серьезным рыбаком, дела поправились еще больше. После торга, с взвешиванием за-против, прикидок моего и своего барахла, не говоря о кручении в руках ножа, дядька одарил меня всем шмотьем, имеющимся теперь в наличии и полтинником. Хорошо, что в виде пяти рыжих бумажек. Итого вышло солидно, в карманах обретались семьдесят рублей, жить можно.

Бибика мягко остановилась. Приехали? Да, в лобовом виднелся нужный перекресток с красно-кирпичными домами.

– Карбюратор не сосает, маховик земля бросает, – качок подмигнул в зеркало. – Пассажирам приготовиться на выход в затяжном прыжке.

– Спасибо.

Он кивнул.

– Вы езжайте, сам доберусь. – командир вышел вместе со мной. – Делайте, как договорились.

Осталось дождаться – что он скажет мне. Вряд ли захотел зайти на рыночек чуть дальше и прикупить кулек с семками у бабулек.

– Почему помогли?

Командир пожал плечами.

– Десант своих не бросает.

– Я не ваш, пехота.

– Да и похрен, – он улыбнулся. – С шайтан-трубой бегал… Воевал?

– Воевал.

– В горах?

– Внизу в основном.

– Ну, и хорошо. Ты аккуратнее, смотри, чересчур заметный. Чего с ментами не поделил, продал не то и не тому?

– Типа того. Стой…

Почти последняя из мелочей, оставшихся со мной, появилась на свет.

– Держи, кожа натуральная, маде ин юэса. Этот, как его… Хилфиджер, фирма.

– Подарок?

– Типа того. Слушай, а откуда у вас ягоды с фруктами сейчас?

– Украина, с Черновцов таскаем, еще кое-где берем. Начали с мандаринов, пацаны абхазские помогли.

– А как торгуете?

Командир закурил, предложив «мальборо». Дела у парней идут неплохо, такая пачка сейчас рубля полтора-два, наверное, если правильно помню отцовские разговоры с напарниками.

– Комсомол помог, сделали разрешение. Да и название у нас хорошее, Союз.

– Ясно. А менты вас не напрягут потом?

– За что?

Он смотрел с таким непониманием, что я явно удивился, а ему с того ухмыльнулось:

– Хотели взять – фургон осмотрели бы, а так…

– Ну, давай. Спасибо еще раз.

– Бывай.

Мы не представлялись, руки пожали и разошлись. Точно так, как на любой войне, случайно с кем-то пересекаясь. Если судьба – так еще сведет, нет, так кысмет. Что там, что тут.

Не знаю, когда он успел, но в ладони ощутимо-мягко зашуршало. Я посмотрел на профиль Владимира Ильича, на цифру «50» и… и не стал ничего делать. Такое в жизни случается, помогаешь кому-то, сам не знаешь почему. Окликать, говорить «спасибо», морально мучиться и все такое не стал. Резона имелось ровно два.