Дмитрий Манасыпов - Мой 88-ой: назад в…

Невысокая, вся какая-то налитая жизнью, смуглая от летнего солнца, ненатурально-светловолосая, что ее не портило. Если женщина хочет подчеркнуть что-то, так всегда найдет способ, да такой, что не думаешь, а задержишь взгляд, оценивая. Эта мастер умела и мне даже стало чуть стыдно, женщине же надо смотреть в глаза, в конце-концов.

– Ну?..

Я уже давно забыл эту ярчайшую помаду, а тут и вспоминать не нужно.

– Да. Опаской. Я вам как-то доверяю.

– Вот спасибо…

Горячее полотенце и никакого кресла, опрокидывающегося на сорок пять градусов для бритья. Но ей на самом деле доверяешь, хотя вокруг никакого барбершопного оформления, и у нее на запястье нет татуированных ножниц с расческой под цветами, и стильных фартуков под заказ. Здесь тупо парикмахерская номер какой-то и все. А за бритье со стрижкой не переживается.

Пока лицо отпаривалось, мысли начались другие. Тяжелые, не очень желаемые, но необходимые. О себе. О будущем. О «как», «чем», «кем» и вообще.

Почему внутри так противилась походу к деду интуиция? А ведь правильно. И если подумать спокойнее, то легко приходишь к этому. Я не специалист по путешествиям в прошлое, но правило бабочки с её крылом мне известно. А еще смотрел фильм про Де-Лориан и вполне понимаю – вмешательство в историю, особенно собственную, всегда опасно. Есть ради чего-кого задуматься? Да, есть.

А еще есть правило Джейка. Джейка Эппинга и «Дня, изменившего мою жизнь». «Дня, изменившего мою» жизнь, сочинения, написанного Гарри Данингом, слабоумным уборщиком школы средней ступени. О дне в 61 или 62, когда отец этого уборщика, накидавшись в баре, вернулся домой и взял молоток. Отец Гарри убил всех – мать, брата, сестру, достал самого Гарри, но молоток не разнес череп в труху, просто проломил и подарил Гарри долгую жизнь. Гарри стал слабоумным инвалидом, Гарри-Жабой, Гарри, плачущим от счастья после оценки за сочинение.

Джейк Эппинг плакал, когда читал его. Чуть позже Джейк отправился в тот самый год, чтобы найти и убить Ли Харви Освальда. А по пути спас семью Гарри. А когда Джейк, Джейку везло, он мог входить-возвращаться в прошлое/обратное, когда Джейк позвонил по номеру сестры Гарри, то…

– Это были вы? Вы были тем человеком? Вас Гарри называл своим ангелом, спасшим жизнь всем нам? Вы молчите? Где ты был, ангел, когда Гарри отправился во Вьетнам? Он сказал, что с ним ничего не случится, что ты его спасешь! А потом в Дананге он наступил на мину и получил несколько фунтов стали, разнесшей ему ноги и нашпиговавшей кишки. Ты слышишь, мать твою, ангел?!

Я не Джейк Эппинг, у меня нет книги с результатами всех спортивных соревнований с 1950 по 2000, нет приготовленных заранее документов, нет профессии учителя. И спасать Джей Эф Кея мне тоже не придется. Я…

– Голову назад.

Опаска не брила, просто скользила по щекам, подбородку, горлу.

– Может, усы оставим?

Усы? Пожалуй, что все же нет. Сейчас усы у каждого второго или третьего, но как-то не хочется. Если займусь тем, о чем думается, скоро борода появится снова, хочу этого или нет.

– Брейте.

Я улыбнулся, глядя в её серые глаза. Она улыбнулась в ответ. Такой понимающей улыбкой, когда становится ясно – ничего ни у кого не будет. Да и ладно, жизнь без того прекрасная штука.

Работать полосой стали, легко отрезающей что угодно, по верхней губе – верх мастерства, наверное. Ко многому привыкаешь быстро, как ко всяким «жилетт» с тремя-четырьмя-сколько надо лезвиями. Ими-то, при определенных обстоятельствах, порежешься. А тут прямо врач над тобой работает, делая верные движения скальпелем. И вроде бритва не у горла, где чуть не так проведешь и кто знает, как получится. А сидишь и внутри все равно возникает немного переживаний. Но недолго, и хорошо. Не, этот аттракцион все же не для меня, посещаем хозтовары и покупаем станок с лезвиями.

– Мыло уберу.

Полотенце мокрое, теплое, приятно по коже, убирая уже подсохшую кожу. Она, наверное, любимица местных мужиков – не спрашивая крем после бритья на ладонь, быстрыми движениями по лицу, запах простой и приятный. А руки приятные, до мурашек вдоль спины, только не пупырышных, а очень даже нужных к случаю. Тактильные ощущения нравятся не только котам с кошками, ага.

– Освежить?

Вопрос обычный, а звучит чуть странно. Как будто по мне вполне понятно, что одеколона не имеется, что советского «Шипра», что прибалтийского «Дзинтарс», например.

– Да, конечно.

Тут в ходу резиновая груша с рассеивателем, надетым на флакон. Фш-фш, чуть покалывает и на самом деле свежо.

– Кожа бледная осталась. Нравится?

Не загорелая вся нижняя часть. А учитывая глупый загар, оттенка красного кирпича, смотрится вообще интересно.

– Да все отлично, большое спасибо. Мне понравилось, очень понравилось.

– Приходите… Вы же не местный.

– Почему?

Она пожала плечами. Интересно, по каким особенностям заметила? Или просто из-за города, все же маленького, где часто видишь всех и вся? Надо помнить об этом, да-да.

– Местный, давно просто… не был. На Колыме вырос.

Колыма – маркер, для всей страны тот самый кусок страны, где для кого «родина нашего страха», для кого тяжелый период истории, а кому и самая настоящая сокровищница, спрятанная в земле. Для нас, с Отрадного, Колыма – район частных домов и, сейчас, пенсионеров, когда-то самая окраина городка.

– А я у Французского.

Почему один из самых обычных гастроном назвали когда-то Французским? Да потому же, почему в Питере есть Техноложка, наверное. Назвали, прилипло, но местным все сразу ясно.

– В седьмой учились?

– Да.

– А я в восьмой.

Она не ответила, кивнула и пригласила следующего. Оно и правильно, чего время на болтовню тратить, особенно без хороших результатов, работать надо.

– До свидания.

Я снял штормовку и рюкзак с вешалки, отправился в кассу у входа. Расплатился, разменяв одну из пятерок и получив, наконец, мелочь с рублями. Посмотрел на себя в зеркало у входа, прятавшееся между попытками сделать интерьер.

Интерьер почему-то делали из подобия мозаики на какую-то куртуазно-средневековую тему. Во всяком случае персонажи, выложенные кусками трехцветного стекла, неуловимо напоминали Еременко и неизвестную актрису из «31 июня», окруженных подобием массовки.

Да, тяга к прекрасному вещь хорошая. Еще тут популярна чеканка и умеющий делать из меди самые настоящие металлические картины неплохо зарабатывает. Только я вот не умею. Но и не жалею об этом, если уж честно.

Дворик за парикмахерской так и манил присесть, подумать… покурить. В пачке оставалось пять сигарет, запасы, как и все остальное, стоило поправить. И поесть, в конце-то концов, полдня с пустым желудком ни к чему хорошему не приведут. Где поесть? Тоже мне вопрос – кафе «Сказка» в соседнем квартале, кафе, спокойно работавшее столовой большую часть времени. Отравиться позднесоветским общепитом не грозит, один из плюсов маленького города. Не поменяй пару раз масло, добавь в суп одни секили с копытами и все, радио ОБС быстро разнесет молву. Тут, конечно, не капитализм, но даже работяги, питающиеся по талонам с этого самого кафе – сюда не отправятся, случись такое. Это вам не Москва и даже не Куйбышев, тут все решает общественное мнение. Ладно, сейчас пойдем.