Светлана Тулина - Человечья магия [СИ]

Королевский эдикт висит невысоко, достаточно руку протянуть. Возиться с хитрыми защелками лень, поэтому просто разбиваю стекло об угол и выколупываю шелковую бумагу из серебряной (а как же иначе!) рамочки. Стряхиваю осколки и спускаюсь в подвал.

Дверь оставляю открытой.

И вторую — тоже.

Хорошо, что отпечаток решетки жжет кожу — боль отвлекает.

— Клан Фейри-Ке приносит гостю-пленнику официальные извинения за недостойные поступки, совершенные мысленно, словесно и деятельно представителем клана Фейри-Ке по отношению к гостю-пленнику. Клан Фейри-Ке намерен возместить причиненный ущерб в полном объеме и безо всяких оговорок…

Хорошо, что есть официальная формула, за которой можно спрятаться, и не надо ничего выдумывать самому. Хорошо, что формула эта предписывает смотреть в пол, а не разглядывать в упор того, к кому обращаешься. Жаль только, что формула эта короткая, и предки далеко не все сумели предусмотреть.

— Вот, — желтый листок с шелестом падает на пол. Надеюсь, ты не сочтешь это еще одним оскорблением, но уж тут выбирать не приходится. — Это пропуск. Вид на жизнь. И лицензия на… ну, сам разберешься. Только имя свое впиши, я бы и сам, если бы знал. Ты свободен. Можешь идти куда хочешь. Наверху… на столе — серебро. Твое. И еще раз. Извинения. От клана. И от меня. Лично.

Все.

Можно уходить.

Отворачиваюсь и делаю шаг. Нет, я не бегу — просто шаг, быстрый, но не оскорбительный. Я ведь не входил далеко, у самой двери встал, специально, чтобы…

— Что с твоим лицом? — спрашивает он вдруг.

Пожимаю плечом, не оборачиваясь. Не ответить — оскорбление.

— Обжегся.

А вот теперь я уже бегу.

В мастерскую нельзя — он может туда прийти и попросить… а, не важно, чего, главное, что придется с ним разговаривать и на него смотреть, зная, чего я от него хотел. И кем он меня из-за этого может — и должен! — считать.

На второй этаж тоже нельзя — там дед.

Какой же он, оказывается, маленький, наш клановый дом…

Выхожу на веранду и быстро пробегаю по ней за угол. Тут навалено всякого хлама, но если второй раз завернуть — будет маленький закуточек, старое кресло и какие-то ящики, кажется, чей-то старый гроб, была раньше мода… Здесь я прятался, когда был мелким, в кресле как раз хватает места усесться с ногами.

Пусть уходит.

Я и так уже натворил слишком много.

Но кто же мог знать, что такая мелочь… Дед мог. И я бы мог — если бы спросил. Не спросил. Значит — сам виноват. Самому и отвечать.

Странно. А ведь не страшно совсем. Становиться человеком я куда больше боялся. Во всем есть свои плюсы, если подумать и поискать хорошенько.

Только вот холодно…

Скрип досок. Ближе. Ещё ближе… совсем рядом. Сопение.

Ну что ему еще надо?!

— Тебя сегодня долго не было… ну я и подумал, что должен хотя бы что-то, ну раз уж… глянь вот!

Стоит, чуть высовываясь из-за угла, смотрит виновато. Улыбается. Так не улыбаются тем, кого ненавидят. Вытягивает из-за спины что-то, влажно поблескивающее:

— Вот… Я тут подумал… Ведь если там главное, чтобы именно человек, то какая разница — кто? Глянь, я правильно сплел?

А в руках у него — амагичка.

Самая что ни на есть настоящая. Я даже на расстоянии чувствую, как окружает ее плотным коконом полное отсутствие какой-либо магии. Настоящая амагичка. Выполненный королевский заказ. И мне больше не надо становиться человеком.

Странно. Я должен был бы испытать облегчение. Но его нет. Наоборот.

— И это… меня Алеком зовут, а то действительно как-то не по-людски…

Он улыбается кривовато. Симпатичная такая улыбка.

И именно в этот момент мне почему-то и становится по-настоящему страшно.

Моя бабушка терпеть не может оборотней. Просто на дух не переносит, это у нее чуть ли не с рождения, и даже смерть не сделала ее терпимей. Я не такой. Я — толерантен.

Но иногда...

…

— Да, милый, да!

— М-м-р-р-р!

— Милый… ооох…

Звуки поцелуев. Жаркое прерывистое дыханье. Два силуэта на фоне уже почти совсем светлого утреннего окна сминаются воедино, словно пытаясь втиснуться друг в друга и друг в друге же найти спасение. Дыхания всё быстрее, ритмичные движения, короткий стон, уже непонятно чей. Вроде бы все совершенно искренне и естественно. Но я слишком хорошо знаю каждого из этих двоих, чтобы оставались хоть какие-то сомнения. Да и приборы не врут.

А значит, врет как раз сладкая парочка.

Вздыхаю и громко хлопаю в ладоши, прерывая насквозь фальшивую идиллию.

— Стоп, ребята. Так не пойдёт. Опять халтурите. Амплитуда эмо-колебаний меньше единицы, амурисы вообще на нуле, сила лютока ниже лепреконовой задницы. О чём вы думаете, а? Неужели так трудно постараться?

Животное с двумя головами распадается на составляющие со сдавленным «Какого хнера?!» Грубит, конечно же, Ррист. Иногда я думаю, что бабушка не так уж и неправа в своем расизме и непризнавании компромиссов, я бы и сам с удовольствием не имел ничего общего с теми, кого нынче принято деликатно именовать не иначе как «хвостатым народом», и ни в коем случае не грубее, но не ждать же до осени. А в беспокойное время душных белых ночей приличного ассистента из наших по крови не найти. Днем с огнем, как любит говорить мой дед, очень странное выражение, но мне нравятся подобные парадоксы, вот и запомнил.

Включаю в лаборатории свет, хотя мне он не особо и нужен, я и так отлично вижу своих незадачливых ассистентов и подопытных по совместительству. Вижу даже вжавшегося в косяк за приоткрытой дверью Алека, которому здесь совершенно нечего делать. Вижу, хотя он и всеми силами старается быть незаметным. Ну, а если Ррист чего и не видит — это исключительно его проблемы. Хотя о чем я, у кошачьих ночное зрение развито чуть ли не лучше, чем у моих сородичей.

Но Лия — не мы, и с нею надо быть вежливым. Потому что если того же Алека сюда никто не звал и видеть ему тут, собственно, нечего и незачем, то Лия — полноправный участник эксперимента. Даже более чем полноправный: без Лии никакой эксперимент вообще не был бы возможен.

Она молчит, пристыженно втягивает голову в плечи, смотрит тоскливо, даже не пытается отклеить уже не нужные датчики. А вот Ррист дышит тяжело и рвёт провода зло и резко, словно ловчую сеть, потом одним движением перетекает к моему креслу и шипит прямо в лицо, нависая:

— Мы-то стараемся, аж усираемся! — В его голосе повизгивает близкая истерика, пахнет от него полнолунием в разгаре, остро и мускусно. — А ты — мр-р-разь! Чтоб у тебя у самого все упало ниже жопы ужа! Чтобы тебе узлом завязали, твари! Кончить не дал, ур-р-род!

О, а вот это уже серьёзно. Не люблю оборотней, но ассистент нужен мне работоспособным и незлым, а он действительно на грани срыва, и, значит, медлить нельзя. Хорошо, что он так близко. Хорошо, что я — толерантен.