Александр Михайловский - Война за проливы. Операция прикрытия

– Да, – эхом отозвался император Михаил, – другая… Мне сейчас интересно – имея дело с Францией, так сказать, один на один, Вильгельм способен победить ее в честном бою или война между ними опять выльется в затяжную бойню, которая неизбежно приведет к истощению обеих сторон?

– При полуторократном превосходстве германской стороны, – ответила генерал Антонова, – борьба «один на один» неизбежно закончится поражением для Французской Республики. Также неизбежно и поражение Австро-Венгрии в ее войне один на один с Россией. Так что за вашего дядю Вилли можно не беспокоиться. Победу он одержит и без нарушения бельгийского нейтралитета. И вообще, Германию пора отучать от наплевательского отношения к подписанным договорам, а то так и до беды недалеко. В нынешнем состоянии германским политикам все равно, что вероломно нарушать: лондонское соглашение [62]о вечном нейтралитете Бельгии от 1831 года, Пакт о Ненападении от 1939 года, или Соглашение о создании русско-германского союза, иначе именуемого Континентальным Альянсом от 1904 года…

– Да уж, – сказал император Михаил, – веселая перспектива. Получается, что собственного союзника мы должны опасаться не меньше, чем иных врагов. Придется обратить на этот момент особое внимание. Но все же я думаю, что союз с Германией не был ошибкой…

– Конечно, не был, – подтвердила генерал Антонова, – ведь он усилил Россию и вывел ее на новый уровень. Просто, имея дело с Германией, необходимо все время держать ухо востро и ни в коем случае нельзя показывать слабости. Впрочем, об этом мы с вами уже говорили.

01 июля 1908 года. 08:15. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.

Присутствуют:

Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких – Берти);

Первый лорд адмиралтейства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);

Кандидат в министры иностранных дел – Уинстон Черчилль.

В свои неполные тридцать четыре года молодой Уинстон Черчилль еще не выглядел тучным толстяком. Сейчас это был стройный подтянутый молодой человек, на котором светлый летний костюм и мягкая шляпа сидели так же непринужденно, как вторая кожа. Журналист, писатель, герой англо-бурской войны, знаменитый авантюрным побегом из бурского плена, а также депутат палаты Общин, один раз уже сменивший свой флаг при переходе из команды консерваторов в лагерь либералов. И вот теперь, когда либеральный кабинет Асквита, не сумевший поддержать порядок во время метеорного кризиса, был отправлен королем в отставку, Черчилль, исправлявший в нем должность председателя Комитета по торговле, как бы подвис в воздухе. Кабинет адмирала Фишера, который будет управлять Британией до следующих выборов, только формировался, но уже было известно, что должность, до недавних пор занимаемую Черчиллем, уже отдали другому человеку. К тому же было сомнительно, что либеральная партия на следующих выборах получит большинство. Уж очень катастрофичным был провал либерального правительства, бросившего обреченный, по мнению его членов, город на произвол судьбы и укатившего в безопасный Кардифф. Отдельные министры, в том числе и Черчилль, посчитавшие это невместным для себя, оказались не в счет.

Однако, поскольку пустоты не терпит не только природа, но и парламент, на место потерявших популярность старых партий идет новая, именуемая «Единая Британия» – ее идеологией должен стать общебританский патриотизм. Вчера вечером Черчилль забрел на площадь перед Букингемским дворцом (в наши дни на этом месте расположен памятник королеве Виктории), где проходил во многом импровизированный митинг-празднование в честь Чудесного Избавления от Метеора. Черчилль как раз подошел туда в тот момент, когда на импровизированную трибуну (крыша омнибуса) над толпой поднялся адмирал Фишер.

– Если для интересов Великобритании будут полезны либеральные методы, – говорил он, – то мы станем либералами. Если консервативные – то консерваторами. У нас нет постоянной идеологии, наша идеология – прагматизм…

Эти слова наилучшим образом перекликались со знаменитым высказываем лорда Пальмерстона о том, что у Англии нет ни постоянных союзников, ни постоянных врагов; у Англии есть только постоянные интересы. Мысль не новая, просто никто не прежде не додумывался применить этот принцип к внутренней политике. Хотя так можно далеко зайти, прагматизму тоже нужны некие моральные ограничители. А то иначе может оказаться, что за некие «прагматические» решения потом придется заплатить втридорога, и не золотом, а жизнями британцев. Об этом сказал поднявшийся на трибуну король Эдуард, добавив, что, поскольку новая партия не преследует никаких идеологических интересов, а исключительно радеет за интересы Британии, то он, король, который традиционно должен стоять над политикой, сам станет ее первым членом, ибо процветание Британской Империи для него важнее всего.

А вот короля Эдуарда в Британии любили. После нахохленной как сыч королевы Виктории, давшей название целой эпохе замаринованных в условностях джентльменов, новый король выглядел простым, открытым и каким-то свойским. По нему было видно, что так же, как и простые смертные джентльмены, он посещает сортир и бегает по девкам. Глядя на выступающего перед Лондонцами короля, Черчилль подумал, что этот запрещенный в какой-то мере прием, добавит партии адмирала Фишера немало сторонников… Уже потом, уже придя на свою квартиру, он обнаружил, что у консьержа его уже дожидается приглашение на королевскую аудиенцию.

Тем временем король так же внимательно посмотрел молодого политика и кивнул своим мыслям. Все предыдущие годы его дочь Тори, как только выучилась читать по-русски, присылала отцу письма с описанием деятельности действующих и перспективных британских политиков, а король составлял из этих сведений картотеку. Сначала это было что-то вроде игры, а потом дядюшку Берти захватила мысль и в самом деле постараться изменить судьбу Великобритании – как его племянник Майкл изменил судьбу России, так что этой картотеке суждено было стать главным оружием в его борьбе. На Черчилля там была даже не карточка, а весьма толстая и увесистая папка, которую король перед сегодняшней встречей проштудировал весьма тщательно. Поэтому король знал одну подробность – остроязыкий, напористый, временами просто грубый в делах, Уинстон Черчилль был робок с женщинами… точнее, с одной женщиной, юной Клементиной Хозье, – он кружил вокруг нее уже четыре года, как пчела над цветком, все не решаясь присесть (то есть сделать предложение руки и сердца). А ведь он это зря… ведь эта особа станет не только его судьбой на всю жизнь и матерью его детей, но и вторым «я» Уинстона Черчилля как политика, ибо после свадьбы он не примет ни одного решения не посоветовавшись со своей супругой.