Евгений Токтаев - Скованный Прометей

По дороге от Пникса он непрерывно ворчал и уже раз пять успел полаяться со случайными встречными. Торговец, у которого старик постоянно покупал полбу, сегодня чего-то упёрся и не продал в долг. Пришлось выложить последний обол, отчего Мелентий обложил жадного купчину семиэтажной бранью и в ответ едва не схлопотал по морде, даром, что увечный. Вовремя подоспел агораном, давний знакомец, со стражей, сохранил в целости зубы одноногого, а с торгаша принялся вымогать штраф на нарушение правил торговли. Мир не без добрых людей, даже если они мздоимцы и, в общем-то, последняя сволочь. Эту глубокую мысль Мелентий удержал на языке, хватило ума не поносить спасителя. А хотелось. Ему сегодня страсть, как хотелось подраться. Вот только забрал Зевс рога у бодливой коровы. Впрочем, увечье его редко останавливало.

В конце гончарных рядов группа зевак делилась впечатлениями от посещения передвижного зверинца.

— Да видел я ту гиену, тоже мне диво. Псина и псина. Вот в прошлом году два родосских купца показывали на островах павлина, вот это чудо из чудес. Говорят, из самой Индии привезён.

— Павлина? Что это за зверь? — Спросил Мелентий.

— Не зверь, а птица.

— Птица? И сладко ли поёт?

— Нет голоса ужасней. Мне Архилох напел, я содрогнулся.

— Архилох? Ему можно верить, — с видом знатока заявил Мелентий, — что же в ней тогда примечательного?

— Я слышал, красоты она неописуемой.

— А это случаем не те два родосских прохвоста, которые в питейном доме у Скамандрия похвалялись своими подвигами? Признаться, я чуть было не уснул во время этой повести.

— Мелентий? Да ты ли это? — окликнул смутно знакомый голос.

Старик обернулся. Позади него стоял хорошо одетый мужчина лет пятидесяти.

— Лисипп?

— Он самый!

— Какими судьбами в Афинах? Давно ли приехал?

— Да уж два месяца здесь живу, — ответил Лисипп из Сикиона, ваятель, — приехал поглядеть на Афродиту Праксителя, да задержался. Меня Никий пригласил, он её расписывал.

— Суд-то, стало быть, не застал?

— Нет. Как раз и захотел поглядеть, чего такого изобразил Пракситель, коли Мнесарет потащили на суд.

— Изобразил… Бабу голую изобразил богиней, совсем стыд и страх потерял, богохульник, — проворчал Мелентий, — зря, зря его не осудили. Куда мир катится…

— Так ведь судили же не Праксителя, а Мнесарет, — возразил Лисипп.

— А эту блудницу и вовсе надо было камнями побить! — грозно потряс пальцем одноногий, — да где же такое видано, порна вызвалась изображать богиню?!

— Гиперид доказал, что столь совершенное тело не может скрывать несовершенную душу, — усмехнулся Лисипп.

— Доказал… Раздел бабу перед гелиэей! Перед гелиэей, Лисипп! Да это ж… — Мелентий задохнулся, подбирая сравнение, — это ж последние времена наступают!

— Ну ты сказал. Мнесарет не порна, а гетера и известна своим целомудрием и добродетелью.

— Эта жаба [69] Фрина — жаба. Прозвище знаменитой гетеры Мнесарет, полученное благодаря желтоватой коже. Несмотря на свой род занятий Мнесарет, натурщица Праксителя и Апеллеса, любовница обоих, отличалась непривычной стыдливостью. добродетельна? Ты вина что ли дурного опился, Лисипп?

— Да будет тебе бушевать, дружище, — мягко сказал скульптор, — давно ли ты стал женоненавистником? Лучше расскажи, сам-то как живёшь? Сто лет тебя не видал.

— Как видишь, ещё ползаю. Совсем один теперь живу, даже раба последнего продал, кормить не на что. Жена померла, дочь замужем. Зять помогает иногда, да ему самому тяжело, еле концы с концами сводит.

Лисипп сочувственно покачал головой. Со стороны могло показаться, что между этими двумя людьми нет ничего общего. Один — знаменитый скульптор, заработавший благодаря своему искусству внушительное состояние. Другой — полунищий оборванец из кварталов бедноты. Как они могли сдружиться, на чём сошлись?

Глядя на одноногого, можно было подумать, что ему не меньше семидесяти лет, но на самом деле Мелентию лишь недавно перевалило за пятьдесят. Лисипп был моложе на год.

Отец Мелентия зарабатывал на жизнь ремеслом литейщика и с малолетства приучал сына к тому же, но тот рос беспутным, непоседливым. Он хотел посмотреть мир и подался в наёмники. Посмотрел. Служил под началом знаменитого стратега Хабрия, которого боготворил. Вместе с ним воевал против персов во флоте египетского царя Таха, когда тот вторгся в Сирию. В морской битве с хиосцами, той самой, в которой Хабрий сложил голову, Мелентий лишился ноги и чудом остался жив. Оклемавшись немного, вернулся на родину. Калекой. Занялся отцовским ремеслом, благо руки у него вообще-то росли из правильного места. Решив поучиться у лучших мастеров, поехал в Сикион, город художников и скульпторов. Говорят, будто живопись люди изобрели именно там. Хотя врут, наверное.

Там Мелентий познакомился с Лисиппом. Тот, прежде чем стать ваятелем, тоже был литейщиком, потому это ремесло понимал хорошо.

По части ручной доводки отливок и сопряжения их Мелентий считался одним из лучших, мог далеко пойти и хорошо зарабатывать. Наградили его боги столь незаурядными способностями, что даже несколько лет, отданных наёмничеству, не убавили мастерства. Вот только увечье изрядно испортило его характер. Ежели кто, сбивая цену, начинал критиковать работу, выискивая явные и изобретая надуманные изъяны, Мелентий взрывался и обкладывал обидчика отборной бранью, лез в драку. Неудивительно, что его начали избегать. Дела со временем шли всё хуже и хуже.

— Домой идёшь? — спросил Лисипп.

— Да, купил вон полбы, — Мелентий приподнял амфору, которую тащил одной рукой, — только ею и питаюсь, не до разносолов стало…

— Позволь мне помочь тебе, друг, — предложил Лисипп, — я, знаешь ли, сейчас в достатке.

Мелентий внимательно посмотрел на приятеля.

— Спасибо, да только боюсь, брюхо моё огрубело, привыкло к одной варёной полбе и не снесёт изысканных яств. Да и проще надо быть.

— Ты стал последователем Диогена?

Мелентий усмехнулся.

— Не до такой степени. Собака Диоген выбросил миску, когда увидел мальчишку, что ел чечевичную похлёбку из куска выеденного хлеба. Мальчишка, дескать, превзошёл его в простоте жизни. А я с миской не распрощался и не собираюсь. И в пифосе жить что-то не тянет. Хотя, если подумать, возможно, аплокион, "истинный пёс", действительно познал наилучшую жизнь.

— Давай хоть помогу донести твою полбу, — предложил Лисипп.

Он отобрал у одноногого амфору, не слушая возражений.

— Но ты с Диогеном, похоже, согласен, что счастье в простоте?

— Вот ты, Лисипп, нацепил дорогой гиматий, а стал от этого счастливее?

— Благодаря новому гиматию вряд ли, — усмехнулся скульптор, — я счастлив от другого.