Михаил Ланцов - Западная война

— И ты тоже не простишь?

— Этих, — едва заметно кивнул на прочих родственников, осужденных Императором, — прощу. Мне они никто. А Ярослав и Святополк — моя кровь. Каким бы дерьмом они ни были.

— Предлагаешь тебя тоже казнить?

— Как пожелаешь, — невозмутимо ответила Мария Федоровна, твердо, глядя сыну в глаза.

— Они насилуют и потрошат невинных людей на усладу своему больному воображению. Они бросаются на меня с оружием. Они угрожают ввергнуть Империю в пучину хаоса. А ты предлагаешь мне их понять и простить? Ты серьезно?

— Не простить. Наказать. Но не так сурово.

— А как мне их наказывать? Ты видела, что они вытворяли? Видела фотографии тел тех девушек, которых они растерзали во время этих ритуалов? Это уже не люди. Это звери. Дикие, безумные животные. Я могу понять, когда убивают ради власти, наживы или из — за страха. Но этого понять не могу. Это просто какая — то психопатия. Безумство.

Мария Федоровна промолчала, не отводя взгляда.

— Что ты молчишь?

— Ты хочешь остаться один? Они все от тебя отвернуться. И закончишь как Павел. Ты ведь не хочешь выносить сор из избы. Народ и не узнает о том, от чего все в Зимнем дворце так мрут. Ты и так перегнул с оврагом. Слишком много крови. Ты настолько уверен в тех, кому поручил расследовать? Ты настолько уверен в тех, кто исполнял приговор?

— Я знаю, что дальше, свои же и раньше… меня грохнут в той роще, так будет им проще… — продекламировал Николай Александрович слова из песни Павла Пламенева.

— Грубо. Но по сути верно. Ты уже сейчас для них крысиный король. Тебя бояться. Прояви милосердие. Не ради них. Не ради моей крови, которую ты хочешь погубить. А ради Империи, о которой ты так печешься. Ведь ты рано или поздно умрешь. И они тебе все вспомнят. Все. И постараются уничтожить все, что было тебе дорого из мести за свой страх.

Долгая пауза.

Николай Александрович поиграл желваками, смотря куда — то в пустоту перед собой. Эти слова услышать было больно и страшно.

— Боль меняет сознание. Страх взрывает дыхание. Кровь в венах играет.

Тишина.

— Ты права. Верни тех, кто ушел.

Мария Федоровна кивнула и вышла. А те члены августейшей фамилии, что уже успели покинуть зал, вскоре начали возвращаться обратно.

Собрались.

Приговоренные жались кучкой чуть в стороне и молились. Судя по их разговорам, они все решились принять смерть, нежели пожизненное заключение особо строгого режима. И теперь готовились принять свою судьбу.

— Все вернулись? — Громко спросил Николай Александрович.

— Все, — ответила за них Мария Федоровна.

Император взглянул на Клеопатру. Та сидела на кресле и тихо плакала с дрожащими губами. Оно и понятно. Какой матери просто принять казнь своих детей?

— Я посоветовался с мамой и решил, что предложенное мною наказание слишком суровое. И если я приведу его в исполнение, то ничем не буду лучше, чем эти скоты. Да и державный интерес от этого явно пострадает. Поэтому каждый из обвиненных должен сам придумать себе достойное наказание, дабы искупить свою вину перед Империей и семьей. И через неделю здесь же — выступить и обо всем сообщить. А мы подумаем — как с ними поступить. Но одно, все же, я вынужден сделать уже сейчас. С сего момента вы оба, — указал он на Ярослава и Святополка, — временно исключены из Великой сотни. Всеволод — первый наследник. В случае чего, Мария Федоровна при нем регент до совершеннолетия. Окончательное решение будет принимать совет семьи через неделю.

Оба парня закивали. Да и все остальные. Клеопатра перешла в плащ навзрыд, уже совсем не сдерживаясь. Видимо, прорвало окончательно. А Мария Федоровна, стоявшая рядом с сыном, шепнула ему на ухо:

— Спасибо.

— Тебе спасибо, — также тихо ответил он. — Пойдем, нам надо поговорить. Вопрос, который ты подняла, действительно очень важный.

После чего развернулся и, не прощаясь ни с кем, отправился на выход из помещения. Мария Федоровна, немедля и не колеблясь, последовала за ним…

Глава 5

1914, июля 1, окрестности Лауэнбурга

Николай Александрович подошел к берегу Эльбы и осмотрелся.

Прямо у реки стояли его войска. С этой стороны. А с той расположились немцы. Вон какая толпа. И те, и другие, впрочем, стояли открыты, демонстративно. С оружием, но никто никуда не целился, даже напротив — все держали «стволы» подчеркнуто опущенными в землю.

Чуть — чуть помедлив Император подошел к лодочке. Сел в нее. И несколько бойцов, мерно работая веслами, без всякой спешки и суеты повезли его к большому, крупному плоту, что зафиксировали посреди реки на якорях.

С той стороны также поступил Вильгельм II, которые нервно курил вот уже несколько минут прямо на берегу. Прохаживаясь, словно на прогулке.

Пристав к плоту один из бойцов вылез на него и помог выбраться Императору. Который прошел к центру и сел на небольшое плетеное кресло, поставленное там. Одно из двух, стоящих напротив друг друга, но не в оппозицию берегам, а с ориентацией на север и юг, чтобы обоих переговорщиков можно было разглядеть с любого берега. А лодка же, дождавшись, выхода на плот Вильгельма II, отчалила, как и ее германская товарка, дабы не мешать приватной беседе.

— Доброго дня, — без всякой радости в голосе произнес Николай.

— Доброго дня, — ответил Вильгельм, присаживаясь в кресло. — Я вижу, вы не в настроении беседовать.

— Очень надеюсь на то, что это не помешает нам решить наши разногласия.

— Это так вас подкосили проблемы в семье? Понимаю. — Едва сдерживая усмешку, подпустил колкость Вильгельм, давая понять, что он в курсе всего, как и, вероятно, все заинтересованные лица. Но тут же осекся от взгляда Императора, пугающего… жуткого…

Николай сверкнул глаза, давая возможность проявиться накрывающей его ярости, и тут же взял себя в руки. Его лицо разгладилось и стало безмятежно нейтральным. Как и вообще весь вид. Спокоен. Уверен в себе. Доволен жизнью. Как клерик Тетраграмматона Джон Престон в финале своей истории. Раз — и все. Перед Вильгельмом уже совсем другой человек, с маской холодной вежливости на лице. И это разительное изменение испугало Вильгельма куда больше, чем вспыхнувшая на мгновение безумная ярость в глазах собеседника… такая сильная, что он подумал, что тот на него сейчас наброситься.

— На свете не существует проблем, Вилли. Есть лишь ситуации.

— Понимаю, — с трудом выдавил из себя Вильгельм. — Но это такой удар.

— Англичане и вам объявили войну.

— Войну? — Выгнув бровь переспросил Кайзер. — Да какая это война? Как шакалы набросились, норовя урвать и себе кусок.

— Это не самое мерзкое, что они могли сделать, — все тем же благожелательным тоном возразил Император.