Василий Панфилов - Детство 2

Не солнечное.

Тётя Песя мной была натревожена и коснулась губами лба дочери.

— Жар, — озабоченна сказала она, — и сильный-то какой! Ну-ка мыться, да я тебя заодно уксусом и оботру!

С утра поднялись было на завтрак, а я такой – стоп! С синцой Фира мал-мала. Сидит за столом, улыбается через силу. Малость самую, как после речки, если бултыхался долго.

— Чево встал, — пхнул меня Санька в спину, — подымайся, живот ждать не хочет! Слышь?

Пузо ево, как по заказу, вывело ту-ру-ру, а потом и квакнуло будто.

— С какого ето она озябшая? — повернулся я к нему, вцепившись в перилу и не пропуская друга наверх, — с утра-то, по летнему дню?

А самово ажно хмурит где-то внутри. Такое што-то…

— Зараза! Санька, назад, и заткни пока своё пузо могучим потом! Тётя Песя, вы никуда, а я за врачом.

— Шо такое?! — затревожилась та, и ажно сковороду от испуга на пол – бац! Только бычки жареные по дощатому полу разлетелись, маслом ево пятная. И сковородка заплясала, гудя.

— Ой вэй, тётя Песя! — уже совсем издали говорю, чуть не с улицы. — Не хочу заранее думать о вас гадости, но похоже таки на тиф. Если и нет, то лично я буду рад за всех нас, но тока через доктора!

Та только рот открыла, закрыла… да с трудом до табурета дошла, пока всехний кот рыбу подъедал, давясь и фыркая от горячево.

— Не волнуйтесь, — отвечаю, — за деньгами вообще не переживайте, их есть у меня, и даже без отдачи! Саня! Бегом обуваемся в башмаки, штобы не выглядеть у доктора как оборванцы и босяки с Молдаванки! Пусть мы и немножечко да, но люди вполне серьёзные и даже немножечко уважаемые!

Обулись, да и как втопили вдвоём! Только я и успел, што кепку на голову вдеть, да деньги сдёрнуть из тайника. Не те, которые тёте Песе на сохранность, а те, которые шахматные. Тоже так ничего, не мало!

Выскочили с Молдаванки, да бегом! Я до извозчика, а тот раз! И кнутом машет, скотина такая!

Думает, я с ним похулиганить решил.

— Штоб тебе якорь заместо анальной пробки встал после жёниного форшмака, да зацепился там всеми лапами на недельку! — пожелал я ему скупо, потому как поругаться хоть и захотелось, но тревожно за время. Отбежал до другово, нашаривая на ходу полтину и сразу ту над головой. — Госпитальный переулок, к Еврейской больнице!

Домчались быстро, и я сразу до доктора. Санька с уже ополтиненным извозчиком ждать остался. Знаю уже, как надо, штобы пропустили – ассигнация в руках над головой, да не самая мелкая, пятирублёвая. Служители больничные на входе сразу пустили, только санитар – пожилой здоровенный идиш, поинтересовался:

— Тебе до какого доктора так спешно?

— До тово, который на тифу!

— Сам? — чуть шатнулся от меня санитар, окинув цепким взором.

— Соседи.

Всево через несколько минуточек доктор вышел. Молодой ещё совсем, как для доктора.

Непредставительный. Худой, без очёчков и седины. Тьфу, а не доктор! Даже усы так себе – из тех, што для надо отращивают, а не щегольские от души.

Ехали пока, я етому Хаиму Исааковичу про симптомы и порассказал.

— Доплатить бы, — потребовал извозчик встревоженно, обернувшись на ходу, — за такое-то беспокойство! Тифозных возить, так за ними потом пролетку мыть, и не абы как! Полдня таки потерял с тифозным заказом через свою доброту!

Пообещал ему пять рублей, если таки да, и рубель за таки нет на лечение нервов.

Пролетки в Молдаванке, оно как бы и нечасто бывают, я так всево несколько раз и видел. Так только, если што серьёзное, ну или когда деловые загуляют. А ещё и тиф. Въехали когда во двор, так сразу и толпа. Галдят!

Доктор наверху и пяти минут не пробыл. Смотрим – спускается с Пессой Израилевной и Фирой.

Девчонку ажно шатает, хоть и с двух сторон держат.

Объявил он, што таки да, но ещё не ой-вэй, потому как вовремя, а не как всегда. И вроде как даже легкая форма, но не факт, и попросил за то помолиться.

Мелкие здоровы – пока или вообще, доктор за ето не ручался и очень надеялся на второе. Ну их соседки сразу и забрали, из тёти Песиных подруг которые.

В больницу с собой нас не взяли – нечево, сказал. Дал только извозчику пять рублей, а доктор от денег отказался. Дескать, еврейская община города платит, и если он начнёт брать денег за такое помимо жалования, то будет ето ровно один раз. Хочу если, так пожертвование через кассу, а не мимо.

Тётя Хая, которая Кац, захотела накормить нас, но я ажно отпрыгнул.

— Спасибочки, — ответил, — но подождём хотя бы до вечера. Если таки нет, то и хорошо, а если таки да, то и нечево! Заражать-то.

Та только головой крутнула, но смолчала, хотя видно – ой и тяжело ей ето далось! Еврейские бабы, они такие – рот открыть первое дело, а за надо или за нет, ето уже потом думают.

Купили пирожков, в бумагу завёрнутых, и тока потом мне домыслилось, што если да, то таки ой! Заразили если бабку ету пирожкову, то ого-го! Епидемия пойдёт. Такие вот бабки, они же до последнего будут стоять, по Хитровке помню.

— Хорошая мысля приходит опосля, — будто само пробурчалось. — Сань! А пойдём-ка до Лёвкиных катакомб! Чайник старый ещё когда туда перетащили, так хоть во благе, а не на ходу.

А потом подумал ешё, и вернулся таки до пирожковой бабки, да докупил снеди так, чтоб до вечера хватило. Потому как если да, то она уже, а нам лишний раз не стоит с другими.

Пещера у нас так себе, но оборудована. Чайник, посуда какая-никакая, и даже заварка есть!

Правда, без сахара. Сахар если, ево каждый раз с собой таскаем. Таскали.

Пока на работорговцев я не наткнулся, тогда сразу и ой! Не то штобы совсем пещера пустует, но уже не штаб повстанческий или вигвам индейский, а так, место удобное. Одно из.

Потому как мне неуютно, Санька со мной, а Ёсик и остальные уже хвостиком идут. Сами сюда – пожалуйста, но так вот смотрю, и похоже, што и не особо.

А сейчас – побоку! Отошёл мал-мала от работорговческих ужасов после действий Косты и его Красной бригады. Вроде как достала тех негодяев божественная кара через конкретную человеческую волю, так оно и нормально почти стало.

Сейчас во мне ещё и лихость дурная немножечко играет, да злорадство на возможных похитителей. Потому как если тиф, то ха! Им же хуже. Всех перезаражу!

Так-то в пещере уютно вполне. Посуда есть, чай, лампа керосиновая – сильно помятая, но вполне, только коптит и воняет сильно. Бутылка с керосином. Циновки, брёвнышки из моря на костёр и заместо лавочек. Самое то, штоб посидеть во благе, попить чай после тренировок или порассказывать страшных историй.

Сходили, набрали в чайник воды, да и развели небольшой костерок, наломав просоленную древесину, отчаянно затрещавшую и застрелявшую зеленоватыми искорками. Дым потихонечку подымается наверх, но не копится под потолком, а уходит в незаметные щели.