Василий Панфилов - Детство

— Ладно, найду. Одёжку такую, штоб не совсем драная – мне в приличный район нужно, где господа живут.

— Ишь ты! — в глаза Леща искреннее удивление и уважение. Бог весть, што он там подумал, но одёжку быстро нашёл. Переоделся я тут же из одной вшивоты в другую.

— Да! Водички попить дай!

Отполовинив здоровую крынку с отбитым куском на горловине, киваю благодарно, да и ухожу. Спать хотца так, што вот ей-ей, упаду сейчас! А как ноги болят после беготни по ночной Москве, словами-то не передать.

Некогда спать-то! Бежал пока, так ясно стало – покуда жив околоточный етот, мне не жить. Вот вообще! Интерес у его ко мне козырный. Тут и деньги немалые, и Вольдемар етот чёртов, да и сторож на фабрике.

Околоточный хоть и сволочь, как все полицейские господа, да не дурак. Связать воедино убийство сторожа с бегунком приютским, оно и не сложно. А тут уж дураку распоследнему ясно станет, што дурковал я с потерей памяти. Деньги, значицца, помню где. И вообще.

Да и тово… я б на месте околоточного просто на всякий случай придавил бы таково бегунка. Шибко умный потому што.

Быстро надо всё решать, оченно быстро! Сам? Нет, не потяну. Не подберуся к нему, да и тово… Одно дело в горячке шарахнуть по голове железякой, когда тебя всево трясёт ажно, и другое – ножичек в бок пихнуть холоднокровственно.

Нужен убивец самонастоящий, а такие знакомцы у меня есть, через дяденек разбойников. Сами они не тово… то есть тово, но не так, штоб специально. В горячке, значицца, ну или когда драка со стрельбой и поножовщиной. Ишшо маруху неверную могут пырнуть, а так ни-ни!

А так штоб – пыр, и всё, да к чилавеку незнакомому, на ково обид не таят, не умеют. Но знают ково-никово. Ну и тоже. Знакомили шутком да намёки намёкивали, а теперя и вот, пригодиться.

Думал пока думки, ноги сами привели к ишшо одному знакомцу. Сонно моргая заплывшими от вечного пьянства глазами, странствующий монах никогда не существующих монастырей без ненужных разговоров одарил меня порошком персидской ромашки. Он же по купцам всё больше, хотя скорее – по купчихам. Бывает, што и тово, удостаивается тела белова. Так што одет хоть и в лохмотья, да чистые. И вошек нету почти.

Обсыпался я порошком прям вот щедро – весь-весь! Даже в бошку втёр, стриженную в приюте. Да и бежать. Одёжка на мне такая, ничево себе. Таку и мальчики при лавках носят, да курьеры всякие. Не так штоб совсем хорошая, а именно што в плепорцию.

От Хитровки до Охотного ряда недалече, ну а оттуда и к знакомицам моим. Они в доходном доме квартиру сымают, аккурат на втором етаже. Так-то рано ишшо, для господ-то, но они ж учителки гимназические, должны уже встать.

— Куда! — шуганул меня было дворник, встав с метлою наперевес в широких воротах, приоткрытых на одну створку.

— В госпоже Никитиной Юлии Алексеевне, учителке гимназической!

А сам во фрунт, потому как вижу, што дворник из солдат отставных. Хмыкнул старый, понравилося ему моя солдатская почти шта выправка, и спокойней уже:

— По какому ето делу?

— По гимназическому! Ну то есть не я сам из гимназии, знамо дело! — быстро поправляюся, пока в глазах старого солдата не появилися льдинки. — Я так-то при лавке мальчиком, а один из учеников ейных, што по соседству, он с нашим Калистратом Фёдорычем знакомы. Ну то исть не сам он знаком, а родители ево. Вот велел бечь к учителке и на словах, значицца, передать.

— Што передать?

— На словах! — суплюся я. — Раз велено только ей, то и передам только ей! Да вы не сомневайтесь, дяденька! Юлия Алексеевна знает меня!

— Знает она ево, — дворник поскрёб окладистую бороду, отставив метлу в сторону. — Ладно! Учительница гимназическая, ето да, ето может… под приглядом, смотри!

Вместе со мной он поднялся по лестнице чёрнова хода на второй етаж и постучался. Дверь открыла учителка Никитина, уже одетая и причепуренная.

— Егор? — удивилася она. — Доброе утро, Кузьма.

— Доброва вам утречка, Юлия Алексеевна, — засмущался чему-то дворник. — Вот, привёл. Говорит, што гонец и вас знает.

— Всё в порядке, Кузьма, благодарю за службу!

Вытянувшись с улыбкой, дворник тяжело затопал вниз по лестнице.

— Степанида! — позвала Юлия Алексеевна подругу, и из комнат выплыла вторая учителка. — Смотри, кто к нам пришёл!

— Доброго утра, Егор, — солнечно улыбнулась та. — Проходи!

— И вам тоже, утречка. Не! Я тово! Хоть и обсыпался ромашкою персидской, но не стоит. Неловко будет, если в гимназии на вас выползет такое вот кусучее.

— Резонно, — ответила Юлия Алексеевна с улыбкой.

— Агась… я тово, за деньгами пришёл!

Переглядываются…

— Мы тут подумали, ну куда тебе такие деньги на Хитровке, — начала Степанида Фёдровна, — Народ там ушлый, мигом если не из рук вырвут, так уговорят спустить на угощение всей Хитровки или вовсе на какие-то непотребства.

Меня ажно качнуло. Неужели… нет?!

— Дурного-то о нас не думай! — присела рядом Юлия Алексеевна. Ето што я… чуть в омморок не упал, раз на полу сижу?

— Выделять тебе будем каждый месяц по пятнадцать рублей, — подхватила Степанида Фёдоровна, — это более чем достаточно одному молодому человеку, не имеющему семьи.

— …одежда…

— …питание, даже книги!

— …выучиться…

Слышу их даже не через слово, а куда как реже. Ето што… всё?! Такие вот, с благими намерениями, жизнь у меня отнимают!

— …хватит на несколько лет. Хорошая возможность выучиться без надрыва достойному ремеслу…

Объяснять? Нет, бесполезно. Они хорошие, добрые, но настоящей жизни не понимают.

И слёзы из глаз! Текут, не останавливаяся. Зряшно всё, зря…

Очнулся от воды в морду лица. Глаза открыл, Юлия Алксеевна надо мной, встревоженная.

— Егорка, да что ж ты… Твои это деньги, твои! И пойдут только на тебя! На еду, ночлег, одежду, образование!

А мне всё равно, пустота внутри. Не убьёт околоточный, так через сторожа убитого выйти могут, а ето каторга, безо всяких. Бежать? По осени, незнамо куда? Смерть почти верная, только не сразу.

Учителки переговариваются, гундосо так начали почему-то – в нос. С парижским прононсом.

— Видимо, для мальчика эти деньги важны, — и слово какое-то непонятное.

— Лучшим выходом будет… — Отошли в сторонку. Приходят потом, и деньги суют, только перещитали сперва при мне. Копеечка к копеечке!

Ну я и рванул оттуда. Штоб ишшо раз с господами так вот!? Да ни в жисть! Деньги вернули, но етаким макаром, што вот ей-ей – чутка ишшо, там бы остался. Сердце бы остановилося, разорвавшись.

— Больше мы его не увидим, — с нотками непонятно откуда взявшейся грусти сказала Юлия Алексеевна. Подруга вместо ответа нежно поцеловала её в лоб, и пошла в гостиную – пора было собираться в гимназию.

Назад осторожно шёл, а ну как остановят, с деньгами-то? Мне што полицейский, што мальчишки, которые могут и обтрясти карманы по праву победителя, всё едино. Дошёл, и сразу по делам, не откладывая.