Василий Панфилов - Детство

Главное, не светить потом деньгами. И спрятать их так, штоб точно – ни-ни! Где бы только… вот же ж! Кому рассказать, так и не поймут проблемы!

— К мамзелям! — заорал кто-то из степенств, и все дружно поддержали идею. Роняя вещи и постоянно оскальзываясь, што каждый раз вызывало дурацкий смех, купчины вывалились во двор и тяжело полезли в сани к лихачам.

Меня, не спрашивая, выдернули за шиворот, закинув в одни сани с Максимом Сергеевичем и каким-то пьяненьким невзрачным типом из подлипал. Милюта-Ямпольский на свежем воздухе малость отрезвел и начал горланить песни, привставая иногда на кураже и дико пуча глаза. Подлипала почти тут же свернулся под пологом, да и захрапел, пуская слюни и «шептунов».

На въезде в город лихачу пришлось придержать на повороте рысаков, и я, недолго думая, сиганул в кучу снега, провалившись с головой. Выбравшись через минуту, не увидел даже задка последних саней.

Ругаясь потихонечку, долго отряхивался от снега. Пришлось даже снимать шубейку и опорки. Сапоги мои так и остались в ресторане, штоб их! Много наспоришь с пьяными купчинами, когда тебя за шиворот, как кутёнка! Оно вроде по деньгам и сильно в выигрыше, а всё равно обидно за обувку. Лет пять бы их носить, не переносить, а тут на тебе!

Отряхнувшись, заспешил трусцой по переулкам. Не то штобы спешка какая, но опорки, мать их ети, ето не сапоги на две пары портянок!

Ноги сами принесли меня в булошную Филиппова, што на Тверской. Несмотря на раннее утро, едва ли не ночь, здесь уже толпятся разночинные покупатели.

Много молодёжи студенческого вида и гимназистов из старших классов. Немногочисленные чиновники, сплошь почти какие-то потёртые, как бы не больше, чем их старенькие фризовые шинели. Небогато одетые женщины, по виду всё больше приходящая прислуга да жёны мелких кустарей. Вся эта пёстрая публика перемещалась, никак не смешиваясь и не задевая друг друга.

На меня покосились, больно уж бедно одет! Но смолчали – рано ещё, вовсе уж чистой публики нет, так што в булочную к Филиппову можно и таким как я, мало што не оборванцам. Да и одет я пусть и бедненько, но чисто, не запашист.

Протолкавшись в дальний угол, к горячим железным ящикам, взял за пятачок свежайший пирог с мясным фаршем. Не «мяв» хитровский, а самоностоящее, наисвежайшее мясо!

Наслаждаясь теплом, медленно жую истекающий маслом и мясным соком пирог, сохну потихонечку и думаю думы. Деньги, деньги…

Свою долю тащить на Хитровку – глупость несусветная! Как выбросить в нужник, то же самое. Хоть как таись, а глаз вокруг много, не утаишь.

Тайник? Оно конешно да, но вот где? На Хитровке и вокруг глаз слишком много, да и так, опасливо. Сунуться куда в другое место, так опять же – чужинцы завсегда видны. Летом ещё ладно, можно было бы по крышам там или ещё как проскочить. Сейчас нет, не выйдет.

Остаётся одно – дать кому-то на сохранение. Самый надёжный, ково знаю, так ето Мишка Пономарёнок, да и мастер его, Жжёный, человек порядочный.

— Можно, но опасливо…

— Чево, малой? — спросила меня какая-то баба, закутанная в несколько платков, жующая с такой же закутанной товаркой сайки с изюмом.

— А? Так, мысли вслух.

— Молча мысли, неча людей путать!

На Хитровке Пономарёнка знают, как моего дружка. Могут и тово, наведаться, если заподозрят. Значит… тьфу ты! К учителкам идти, как ни крути! Тягостно как-то с ними общаться наново будет, но а куда? Про них ни хитрованцы, ни бутовские, ни дачники – никто не знает!

Съел вот, но не наелся ещё. Оголодал после плясок ночных, и вот высматриваю, как шакал голодный, што бы ещё взять?

А, нет! К учителкам если, да с таким делом, то и за стол усадить могут! Так што взял сладких пирожков с изюмом, творогом и вареньем, да побольше! Небось от сладкого-то не откажутся, будь даже хоть сто раз мадамы!

— Егорка? — удивилася учительша, открыв дверь. — Да-да, Кузьма, ждали! Всё в порядке.

Дворник козырнул и тяжело затопал вниз.

— Проходи, Егор, — засуетилась Юлия Алексеевна. — Стёпушка! Смотри, кто к нам пришёл!

Из спаленки выплыла Степанида Фёдоровная, теплая и немного ещё сонная, одетая по-домашнему.

— Здравствуй, Егорушка! — искренне улыбнулась она. — Раздевайся.

— Ага, — я скинул шубейку и вспомнил про пирожки. — Ето к завтраку!

— Спасибо! Очень кстати, мы ещё не завтракали, — Юлия Алексеевна, не чинясь, взяла увесистый бумажный свёрток и унесла на кухню, — сейчас самовар поставлю!

Сели по-господски, за столом с белой льняной скатёркой, накрахмаленной до хруста. Ну да я не плошаю – не горбюсь, нос за столом не прочищаю и сижу с прямой спиной, не хлюпая чаем и не чавкая. Соседи мои по флигелю мал-мала подучили.

— Филипповские, — Юлия Алексеевна довольно зажмурилась, прикусив пирожок. — Давненько мы туда не заходили!

— Мы можем тебе чем-либо помочь? — без обиняков спросила Степанида Фёдоровна, на што Юлия Алексеевна обожгла подругу взглядом.

— Помочь? — чинно делаю глоток самонастоящего чай, не спитово! — Можете.

Лицо Степаниды стало таким, што… ну вот не знаю! Показалось на миг, што ето не взрослая и уже не шибко молодая женщина, а девчонка, которая покажет сейчас язык подружке! Выиграла спор дурацкий, и щаз как задразницца!

— Деньги у меня лишние образовались, — говорю, как и не заметил, и от сайки кусаю. Степанида чуть чаем не поперхнулась и глаза такие стали большие, што в голову стукнуло «Какающий котёнок». Вот ей-ей, мало што не стебельках!

— Егор, я надеюсь… — строго начала Юлия Алексеевна.

— Не криминал, — и глоточек чаю.

— Ты всё-таки решил согласиться на наше предложение? — а в голосе такое што-то, што вот прям не знаю, как и назвать.

— Нет. Те деньги давно потрачены. — Лёгкий вздох учительши, и ничево она вроде не сказала, даже в лице не переменилась, а такая укоризна, так стыдно стало! — Не на дурость!

Приподнятая бровь…

— Человека выкупил, — Юлия Алексеевна спешно поставила чашку на блюдце и с силой вцепилась задрожавшими руками в стол, — не спрашивайте больше!

Не рассказывать же вот так прямо, на што потратил?! А так да, выкупил – себя, самово близково человека, как ни крути. У Судьбы, у Жизни, как угодно сказать можно.

— Почти все на то и ушли. Ну и на оставшиеся купил себе место в ночлежке до лета, да питание трёхразовое. Вы не думайте! С образованными людьми живу! Они, конечно, те ещё пропойцы и отребье, но всё ж отребье образованное!

Рассказываю о житье-бытье, стараясь вспоминать самые смешные моменты. Как Максим Сергеевич в карты с иванами играл, симпосиум етот феминистический, крыску прирученную, што изо рта кусочки хлеба вытаскивает. А они, учительши, што-то не смеются, бледные сидят.

— Егор, — начала было Юлия Алексеевна, и я вот прямо почувствовал – скажет опять што-то не то, и уйти мне придётся.