Василий Панфилов - Детство

В банный день или вечером и к двери бы на десяток шагов нас не подпустил, а сейчас и ничево, можно. День не банный, да и публика с утра такая, што вроде как и чистая, но и не так штобы очень. Артисты всякие, жокеи, цыгане бывают, ну да о тех разговор отдельный, они всё больше на жокеев идут, чем в баню. Ну и всякая такая прочая публика, почтенная, полупочтенная и малопочтенная, но с деньгами. Журналисты из тех, што «с именем», адвокаты мелкие и всякие разные субъекты непонятново рода деятельности.

— Ты завсегда, — голос его «дал петуха», и Санька, заалев ушами, повторил, понижая голос.

— Ты завсегда так вот? — он проводит рукой, показывая на мраморную роскошь в вестибюле.

— Што ты! Ето так, в честь праздника!

— А како… а! — снова уши полыхают красным, но вопросов больше не задаёт.

В раздевальне нашу одежду принимают со всем почтением, раздевальщик оказывается поклонником моего таланта.

— Как же! На юбилее Семёна Панкратовича имел честь, — с лёгким придыханием говорит он, — такие коленца… а?! Говорят, цыгане пытаются повторить, но всё не выходит.

— Подумываю в начале осени сделать етакий перепляс с лучшими танцорами московскими, — роняю загодя обдуманную фразу. — Штоб каждый показать себя смог, а зрители оценили. Где-нибудь в октябре.

— Да? — раздевальщик ажно надувается от полученной информации, и явно начинает раздумывать на тем, как бы слить её повыгодней, прокручивая в полуседой голове всевозможные схемы.

— Но ето как выйдет, — развожу руками, — мои хотелки ето одно, а жестокая реальность – совсем другое!

— Как же-с! — начинает кивать тот, выдавая нам номерки. Отхожу, пряча улыбку – вброс прошёл! Раздевальщик сам поделится сплетнями с нужным людом, и вот ей-ей! Вернусь по осени, и для перепляса всё-превсё готово будет – при том, што я пальцем и вовсе не шелохну.

А што!? Те же цыгане не откажутся, мероприятие-то ого! Даж если и проиграют в плясках, то возьмут своё на песнях и прочем ай-на-нэ. Другие плясуны известные тоже закусятся, да и купчины московские небось не откажутся развлечься.

— Постричься для началу, — ерошу друга по волосам, — а то зарос ты больно! Как ещё не обовшивел-то! Вот уж где чудо!

Парикмахер при бане, молодой ещё совсем паренёк, усадив Саньку на табуретку, начал суетиться вокруг, рассказывая последние сплетни.

— Как будем стричься? — и ножницами блестючими да острыми щёлк-щёлк!

— Как мальчиков при лавках стригут, но только штоб качественно! Штоб видно было, што мастер делал, а не мать лишнее под горшком выстригала.

— А как же-с! — парикмахер, то и дело срываясь на ярославский акцент, старательно, но неумело изображает етакого потомственного москвича, привычного ко всякому люду. Но прорывается иногда, да-с..

Впрочем, мастер он и в самом деле отменный, других в Сандунах и не водится. Поработает так несколько годков по утрам, когда в банях всё больше жокеи, цыгане да не пойми кто, пообтешется малость, и допустят его уже к сиятельствам и благородиям, в вечерние часы. Может быть. А может и нет. Иные до седых волос доживают, а всё чуть не на побегушках.

А пока вот, тренируется. Не только и даже не столько в искусстве парикмахерском, сколько в искусстве общения с любым клиентом, кто бы ето ни был.

— Жокеи с утра пришли, — доверительно рассказывает он, повернув на мгновение красиво постриженную голову с напомаженными кудрями в мою сторону, не прекращая щёлкать ножницами у Санкиных ушей, — ну и как водится, цыгане за ними.

— Хвостиком, — киваю понимающе, глядя на отточенные движения мастера, чуть ли не пританцовывающего вокруг Саньки, — одно без другово и не бывает.

— Да-с! Не упомню даже такого, чтобы жокеи пришли, а цыгане следом не объявились! — улыбается парикмахер тонко. — Жокеи вес гоняют, зло парятся! Цыгане иной раз до обморока себя доводят, но сидят в парной – слушают-с! Нет-нет, да и обронят жокеи словечко, а кочевое племя лошадники преизрядные, да и азартные донельзя! Играют-с! На ипподроме в иные дни чуть не всем табором собираются.

Всё ето объяснялось не столько мне, сколько Саньке.

— Ну вот! — окинув взором друга, киваю одобрительно. — Видна рука мастера!

Даю двугривенный и тяну Чижа за собой. Взяв шайки, набираем горячую воду, дружок мой тянется за мной, не отставая ни на шаг. Да молча! Вид такой, будто по голове чем тяжёлым ударили. А што делать?! Так вот приходится, шоковой терапией!

Сам-то я попервой у Дмитрия Палыча сидел, на улицу только краешком выползал – только за водой, к дровянику да к помойной яме. Потихохоньку осваивался, Хитровку ту же видывал хотя бы со стороны, да рассказы слышал. И то, как вспомню! Чудом мимо Сциллы и Харибды проскочил, не иначе.

По весне там оказался, так што калунам я не шибко интересен оказался, они по осени больше детишек набирают, хотя мне иные страшилки сказывали. Дядьки разбойники да земляки, без них пропал бы поначалу, ето как пить дать.

А Санька не проскочит, да и меня потянуть может. Ввяжется во што-то, да и я за ним, а там и оба пропадём.

Познакомлю, конешно, с людьми нужными, но пока телок-телком, только глазами удивлённо вокруг лупает, ровно белово света ни разу не видывал.

Так што так и только так! Метод шоковой терапии, да от себя отпускать не буду. А через пару недель и вовсе, укатим в дальние края. На Юга!

В мраморную ванну Санька садился не без опаски, поглядывая на меня – всё ли правильно делает? Я же залез как старожил – как-никак, второй раз уже в Сандунах!

— Ничево так, — осторожно сказал он, — тёпленько. Маленькова бабка в шайке купала, так похоже, тока больше и…

Он провёл пальце по мрамору ванны и покачал головой, но смолчал. Несколько минут лежали молча, но тут в мыльной появилась богатырская, хотя и несколько грузная фигура, отчётливо пахнущая гарью большого пожарища.

Богатырь тут же нарушил молчание мыльни, найдя знакомово и начав басовито рассказывать тому подробности происшествия.

— …через этаж! — доносилось до нас изредка. — Чудом не поломался!

Рассказывая, богатырь не переставал мыться, шумно обливаясь из шайки и работая мочалкой.

— Уф! — несколько минут спустя он тяжело погрузился в ванную по соседству, прикрыв на мгновение глаза. Тут же открыв, зорко огляделся вокруг и расплылся в улыбке.

— Ба! Егор Кузьмич!

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — светски отзываюсь я. — С пожара?

— Да! Прекрасная будет заметка, даром что никто не пострадал. Редкое сочетание, уж поверьте.

— Кому ещё, как не вам.

— А вы… молодые люди?

— Друг мой, Александр Чиж, — представляю я заробевшево Саньку. — Вот, знакомлю с достопримечательностями Москвы.

— Гиляровский Владимир Алексеевич, — известный всей Москве репортёр весело помахал рукой, не вставая из ванны.