Марчин Вольский - Волк в овчарне

Алонсо был самым лучшим стрелком в нашей компании, и это ему досталась честь выстрелить в темный круг, находящийся внутри надписи.

Раздался грохот, полетела пыль и обломки тонкой каменной скорлупы. И тут произошло чудо. Вовнутрь подземного зала попал вертикальный поток света. Сноп жара и конденсированных лучей стоящего в зените Солнца. Господи! Этот светящийся каскад, идущий по выбитой в скале расщелине, упал прямо на одно из зеркал, которое я только что очистил, отразился от него, падая на следующие и следующие металлические листы: удваиваясь, утраиваясь… Это походило на чары, но было всего лишь чудесным размножением реки света. Не прошло и несколько ударов пульса, а подземный дворец был освещен настолько ярко, словно бы тут горели миллионы свечей.

Мы стояли: онемевшие, изумленные, подавленные и очарованные одновременно. Иезуит даже позабыл перекреститься, что обычно делал в подобных ситуациях. Другое дело, что нынешняя ситуация ни в чем не походила на какую-либо иную. Благодаря зеркалам, мы увидели не только всю каменную комнату, но и все рисунки в свежих, ярких красках, пускай вычерченных в египетской манере; но они столь живо обращались к нам, что им не хватало лишь звука и запахов; мы были способны поверить, что видим мир, существующий на самом деле.

Тогда я еще не видел знаменитого триптиха Иеронимуса Босха, изображающего Сад земных наслаждений , но я много о нем читал, а в Париже даже купил копию, сделанную неким анонимом, в которой было множество пропусков, зато передающую содержание необычного живописного творения. Только тот рай Босха был результатом выдумки, видения, сна или какого-то опьянения. А вот глядя на то, что было изображено здесь на стенах, невозможно было не верить, что это картина когда-то существовавшего мира. А может – все чаще мне приходит в голову – еще будет существовать.

Картин здесь были многие сотни, возможно – тысячи, сам я осматривал их довольно недолго, но они въелись мне в память столь сильно, что я уже не забуду их до конца дней своих, а если достанет времени, а я переживу нынешние испытания, напишу их по памяти в качестве знака и послания, направленного будущим поколениям.

Там были звезды, окруженные роями планет, которые, в свою очередь, сопровоздались спутниками; кометы с яркими хвостами и космические катастрофы, в которых одни звезды гибли в результате взрывов – и из них образовывались новые.

Были и люди, похожие на нас, возможно, покрупнее и красивее нас, но эти намерения вытекали, наверняка, из намерений художников. Эти люди шагали сквозь непроходимые леса и сражались с чудовищами, которых не придумало бы воображение ионийцев или ахейцев. Там можно было увидеть пресмыкающихся величиной с собор, с громадными телами и шеями, более длинными, чем у африканской giraffy , которую я видел в зверинце баши в Каире; а еще других, чрезвычайно зубастых, с небольшими лапами и громадной башкой. Были плавающие бестии, походившие на дельфинов с акульими зубами, и летающие – с громадными перепончатыми крыльями и крокодильими пастями.

Неужто все это было только лишь плодом фантазии? В какой-то момент все греческие химеры, гарпии, тифоны, о которых я столько читал, показались мне убогой компиляцией различных механически склеенных, надутых до громадных размеров, и, тем не менее, неспособных к жизни чудищ. Тем временем, существа со стен были полностью реалистичными. Разбираясь в анатомии, я знаю, к примеру, что урод с двумя головами долго жить не может – здесь же я не находил каких-либо дефектов или элементов, не соответствующих всему остальному. Все это были фигуры животных, существующих на самом деле. Вот только, когда? Художники, рисующие эти фрески, представляли нам картины катастроф, наполненных извержениями вулканов, образующихся расщелин, заполненных кипящей лавой, проваливающихся в них скал и морских волн, величиной с гору. Представлен был и планетный шар, подобный нашему, хотя континенты находились друг относительно друга в ином положении, а осматривая края планеты, я не видел тех безбрежных льдов, скрывающих сейчас полярную Ультима Туле, или же разыскиваемой мореплавателями южной суши – Terra Australis .

Я шел дальше, осматривая прогресс той цивилизации, вздымающейся на вершины развития, о котором мы могли лишь мечтать – я видел повозки без лошадей, подобно жукам заполняющие все полосы дорог шестерной ширины, многолюдные города, похожие на наши лишь сеткой улиц и площадей, кружащие повсюду в воздухе небесные суда без парусов, приводимые в движение неведомой силой.

Ниже настенных росписей я заметил прекрасно сохранившиеся сундуки, наверняка скрывающие пояснения к этим изображениям – и я представил себе все те книги, объясняющие, как исполнить мечты Икара и Фаэтона и позволить людям оторваться от земли, а так же, как сделать так, чтобы все – во всяком случае, очень многочисленные – жили словно боги в достатке, без болезней, среди вечного удовольствия.

А что могло скрываться далее, за гладкими дверями из металла, теперь выполняющими роль зеркал, без дверных ручек или запоров, дающих возможность войти? Быть может, там находились экспонаты – те самые самостоятельно ездящие и летающие повозки, а может – лаборатории, или, возможно, сами авторы тех чудес, спящие продолжающимся массу веков сном, хотя в соответственный момент их и можно будет пробудить. Пока же что я с восхищением разглядывал картинки того чудесного мира, видел дома, в которых на плоских словно бумага и висящих на стенах картинах разыгрывались сцены из teatrum , цирка или ипподрома. Нигде не было свечей, только лучащиеся яркостью шары, полоски и даже буквы неизвестного алфавита, пылающие внутренним светом. А еще увидал я картину, которая чрезвычайно тронула меня. На ней был мужчина, одетый как бы в кокон из поблескивающей материи, с забралом на лице, словно бы сделанным из стекла, ступал по пустынной поверхности иного мира (могла ли быть им наша Луна?), а маленькая Земля блистала высоко над его головой…

Так что я видел: прошлое или будущее? А может, и то, и другое? Ибо, куда мог бы бесследно деваться столь великолепный, многолюдный, цветастый, могущественный и радостный мир?

Конечно, полностью радостным он, все же, не был. Дело в том, что идя дальше, мы увидели картины ужасных войн, уничтоженные города, выжженные дома и, прежде всего, присутствующие повсюду сцены убийств: люди обезглавленные, повешенные, сожженные в печах или застреленные пулей в затылок, сотнями закидываемые в длинные канавы…

- Мы этого желаем, на самом деле жклаем? – неожиданно услышал я гортанный голос Леннокса. Только я не обратил на него внимания, так как уж слишком был поглощен видимыми картинами.