Марчин Вольский - Волк в овчарне

Капитан выстрелил во второй раз, а глаз у него был изумительный, полицейский мог бы вы­ступать на Олимпийских Играх, стреляя по тарелочкам. Мыкола, которому пуля попала в грудь, зер­кала так и не выпустил, зато отлип от скалы и полетел вниз.

Упал он прямиком под ноги капитана, тот поставил на преступника ногу в блестящей санда­лии. Раздался треск, похожий на тот, когда давишь таракана, только дополнительно усиленный и пропущенный через гигантский динамик. А потом тело Мыколы превратилось в лужу черной грязи, которая просочилась в сточную решетку, Серафини же наклонился и начал собирать оскольки разби­того зеркала.

Мы вернулись в дом. Вместе с Моникой выпили по рюмке коньяка, поскольку от избытка эмо­ций спать не хотелось; тут раздался входной звонок, но, не успел я подойти к панели с мониторами и открыть дистанционно дверь, Раффаэлло Серафини каким-то чудом уже очутился в салоне. Мне он показался невероятно красивым, куда-то исчез искрошившийся зуб, усики же над верхней губой стали русыми, чуть ли не женскими.

- Еще раз благодарю за сотрудничество, - спокойным голосом сообщил он. – Хочу сообщить, что ни одного упоминания о данном инциденте в средствах массовой информации не появится. Но, к сожалению, попрошу вас зеркало возвратить.

- Но ведь оно же разбилось, - выпалила Моника.

Офицер, изображая сожаление, улыбнулся.

- Я говорю об оригинале, signora ; по его причине произошло множество несчастий; так что те­перь оно обязано очутиться в более безопасном месте. Signore Альдо знает, что знакомство с буду­щим может оказаться ценным даром, но, в основном, оказывается смертельно опасным бременем.

Моника, по женскому обычаю, еще желала чего-то спорить, но я подумал о подобии дона Ка­милло и пана Пекарского, посему признал правоту Серафини. К тому же я знал больше, чем супруга – блестящий ореол вокруг головы офицера, который мы видим на византийских иконах, и две сияющие полосы, вырастающие у него за плечами.

Моника пошла на чердак, и через какое-то время принесла полицейскому стеклянную плиту, чрезвычайно поцарапанную и тусклую. На первый взгляд – ничего интересного. Капитан отдал салют, чмокнул Монику в руку, после чего вручил нам конверт, сопровождая все это просьбой заглянутьт во­внутрь только утром. Неужели это был какой-то благодарственный бонус?

А потом он удалился, если так можно назвать незамедлительное, мгновенное исчезновение, после которого в воздухе остается какое-то свечение и запах не идентифицированных ближневосточ­ных благовоний.

От массы впечатлений мы онемели, и в таком вот удивленном молчании отправились спать. Интуиция подсказывала, что меня ожидает далекое путешествие.

* * *

Слуга поменял свечи в подсвечниках и поставил на стол перед нами следующий кувшин с ви­ном. Пан Пекарский умолк на мгновение, собираясь с мыслями, что люди всегда делают тогда, когда желают сказать нечто по-настоящему существенное. Я же не отзывался, чувствуя себя так, словно бы еще раз переживал одну и ту же сцену.

- Понимаю, сударь Деросси, что ты колеблешься. Знаю, что план мой принимаешь с отвраще­нием, ну а дело Речи Посполитой, ее бытия или небытия, для тебя, европейца, для тебя вопрос со­вершенно безразличный. Но для меня судьба отчизны дороже жизни самой, любовного желания, важнее даже спасения моей души. Я знаю, что Малгожата тебе нравится. Тогда забирай ее!

- Ч-что? – изумленно выдавил из себя я.

- Если таковой должна быть цена за твои услуги, я отдам тебе и ее, и дюжину других Малго­жат. Бери ее, женись на ней и плоди детвору, много которой нужно будет в новом мире, который мы сотворим.

Я был настолько ошарашен, чтобы что-либо сказать умного, поэтому промямлил только:

- А что же с ее даром, как же станет считывать она будущее из зеркала, став замужней?

- Это, как раз не проблема. Для меня уже нашли в Крыму чудную девицу, прожившую всего тринадцать весен, но пророческими способностями равную ей и даже превышающую Малгосю.

Тут он взял серебряный колокольчик и потряс ним: поначалу, проснувшись, прибежали слуги: Ягнешка, Блажей и Кацпер, затем из башни спустилась моя волшебная принцесса. Не хватало одного лишь Мыколы.

Пан Пекарский подбежал к панне Хауснер и воскликнул, указывая на меня:

- Любишь его?!

Маргарета резко побледнела, не зная, не вызовет ли соответствующий правде ответ каких-то страшных последствий. Только не была она из трусливого десятка.

- Да, - ответила девушка, скромно опустив взор.

- А ты, пан Деросси, которого стану звать Иль Кане, поскольку так мне больше подходит, скажи откровенно, чувствуешь ли влечение к этой панне?

- Да, - ответил я ему, словно эхо.

- Тогда бери ее в жены, а как только пост кончится, прибудет сюда ксёндз плебан, чтобы пе­ред выездом в путь союз ваш оформить. – Теперь же, - он огляделся по сторонам, не оставляя нам времени на благодарности, - всем спать! И оставьте меня одного.

Он взял кувшин, наклонил его и пил, пил и пил, словно бы желая залить вином свои боль и го­речь, которые, вне всякого сомнения, испытывал.

* * *

Прошел Великий Пост, и все праздновали Воскресение Господне. Последние снега сошли, и после длительной и морозной зимы пришел апрель, весьма даже жаркий, что люди считали хорошим предсказанием. За это время, видя Маргарету ежедневно, я влюблялся в нее все сильнее и сильнее, считая дни до церковного таинства, которое должно было случиться в пасхальную ночь. Ничто нее мешало нашим чувствам. Пекарский, хотя, видно, и страдал, но свое слово сдержал.

За все это время во всем имении, ни в округе, поскольку пользовался полнейшей свободой, не заметил я ни единого следа Мыколы. Когда же спросил о нем у пана Михала, получил ответ, что, демаскированный с помощью пани Малгожаты как московский шпион, людей своих потерял, сам жнее, серьезно раненный, скрылся и нескоро теперь появится в границах Речи Посполитой.

Свадьба состоялась в пасхальный праздник; пир был великолепный. Пан Пекарский выступил в качестве первого дружки, и в танец вступал без раздумий, желая скрыть несомненную печаль, кото­рый испытывал, ибо, думаю, что вначале собственные планы с панной Хауснер связывал, но решил ею пожертвовать. А вот что было потом… Тут много можно было бы рассказывать, но скромность не позволяет выдавать тайны супружеского алькова.

Правда, наш медовый месяц продолжался всего лишь около недели. Получив известие, что выкупленная в Крыму девочка уже находится в Замостье, пан Михал решил, чтобы вместе с обяза­тельным Кацпером отправить меня туда, откуда со вспомогательными войсками сандомирской земли, спешащими под Смоленск, я должен был отправиться в Вильно и быть представлен при дворе коро­левы Констанции. Уже ранее мы обменялись письмами с паном Скиргеллой, который весьма радо­вался нашей встрече после стольких лет и обещал по мере своих сил помогать установлению зна­комств и сбору творческих контрактов.