Марчин Вольский - Волк в овчарне

Еще королева спросила, что мне известно о философском камне, дающем вечную молодость. На это я ответил, что только лишь слышал о нем, но здесь – тут я поклонился – имеются особы, кото­рым наверняка такой камень не требуется. Зная про мигрени королевы, я упомянул о привезенном когда-то из Египта лекарстве, которое снимает любые головные боли, и небольшой запас которого, совершенно случайно, имеется при мне. Медикамент мы испытали на одной фрейлине, которая весьма страдала, и эффект превзошел все ожидания. Так что королева должна была стать следую­щей…

Под конец аудиенции супруга монарха подала мне руку для поцелуя, Скиргелла же шепнул мне на ухо, что все идет превосходно, намного лучше, чем он предполагал, после чего распорядился предоставить мне квартиры в самом замке.

Королевич Владислав прибыл под вечер, довольный, хотя и уставший, поскольку на охоте убил серну и кабана, и хвалился этим, словно бы разгромил целую бусурманскую армию.

Мне он показался моложе, чем я полагал, с буквально детским, хотя и красивым лицом; правда, его несколько уродовала унаследованная от Габсбургов нижняя губа, зато блестящие глаза свидетельствовали о живом уме.

Последующие дни, в ходе которых я официально получил назначение в качестве его настав­ника, подтвердили первое впечатление. При случае, местный знаток геральдики вывел мое происхо­ждение от одного из рыбаков из Каны Галилейской, который, только лишь по той причине, что дюжина апостолов уже была укомплектована, в историю не попал.

Молодой королевич полюбил меня, и я заметил, что он с охотой проводит со мной время, то в Троках, то ли после возвращения в Вильно. Он сам просил, чтобы я рассказывал ему как можно больше о мире за границами Польши, хотя, как я заметил, ему быстро делалось скучно. Я, со своей стороны, тоже немного исследовал его. Владислав знал жизнеописания великих мужей Плутарха, чи­тал Цезаря, ему весьма импонировал Александр Великий; хотя, казалось, он был весьма далек от мысли, что сам мог бы пойти его путем. Еще я отметил, что королевич испытывает беспрекословное послушание перед отцом, и сама мысль, что когда-то сможет его ослушаться, казалась ему невооб­разимой.

С самых малых лет подготавливаемый к военному ремеслу, он умел разговаривать с солда­тами, разбирался в оружии, усвоил основы тактики и командования. Особым здоровьем он не отли­чался, страдал почками, но это заболевание, которое я, благодаря одной микстуре, унаследованной еще от il dottore , изгнал буквально за неделю, чем завоевал его чрезвычайное уважение, и так уже приличное с момента излечения королевы Констанции от докучливых мигреней.

В канон обязательного чтения я подсунул королевичу Макиавелли, которого тот проглотил с огромным запалом, дополняя такой скоростной курс Realpolitik биографиями английского короля Ген­риха VIII, его дочери Елизаветы Великой, Филиппа II Испанского, а так же Ивана Грозного. В ходе изу­чения жизнеописания Генриха IV Бурбона пришло известие о том, что 14 мая нож Франсуа Равальяка положил конец необычной жизни французского монарха. Сообщение об этом потрясло королевичем.

- Да как же это так, неужто есть люди, способные поднять руку на божьего помазанника?! – воскликнул Владислав.

Я ответил, что в истории такое случается весьма часто, и что имеются страны, такие как Мо­сква, где, в отличие от Польши, представляющей оазис покоя во всем мире, естественная смерть по­велителя является чем-то чрезвычайным, так что люди привыкли к тому, что трон, помимо парчи и горностаев, обязательно должен быть вымощен еще и кровью.

При случае сделалось явным совершеннейшее незнание наследником трона текущей поли­тики. Пришлось потратить какое-то время, чтобы ослабить его веру в то, будто бы историю направ­ляет Господь Бог посредством собственных помазанников. Я показывал Владиславу, что по сути своей это игра различных сил, держав, стремления родов к возвышению и отделению, эмоций, вы­званных религиями и давлением общественных групп. Я указывал на то, сколь трагическую роль иг­рают глупость, уязвленные амбиции и ослиное упрямство. Говорил я и стратегии с тактикой – расска­зывал (тем более, что только что прочел Хроники Длугоша) о Казимире Великом, который войн не вел, а будучи еще юношей, с поля битвы под Пловцами попросту сбежал, зато пактами, договоренно­стями, иногда даже уступками, заложил основы могущества Польши.

Совместно мы еще раз проанализировали историю великой русской смуты, начиная с бе­зумств Ивана Грозного, вплоть до печальной ретирады второго Самозванца из Тушина, в котором поначалу он был домашним пленником польских наемников под командованием пана Ружанского, и бегства в Калугу, которым он отличился 6 января данного года.

В течение последующего полугода его солдаты и офицеры массово переходили на сторону короля Зигмунта. Был среди них признанный участник набега, Александр Юзеф Лисовский, герба Еж, человек неслыханно безрассудный, но, в то же время, обладающий быстрой ориентацией в обста­новке. Как рассказывал пан Скиргелла: "Из многих сражений вышел он победителем, практически весь край московитский мучая своими постоянными набегами; умом он понимал все замыслы непри­ятеля, тайные и явные, знал все, что неприятели делали, оборачивая все к их гибели. Дело в том, что научился он, предвидя вовремя замыслы москалей и проводя все необходимые для этого усилия, делать напрасными действия врага, удивительнейшими трюками делать напрасными даже самые хитроумные замыслы их вождей". Я познакомился с этим полковником, человеком уже немолодым, который прямиком из Тушина к королю прибыл, чтобы рассказать о побеге царицы Марины в Калугу и о замешательстве, случившемся после неожиданной смерти князя Романа Ружинского.

Пан Пекарский, который под конец июня остановился в Вильно у какого-то дальнего родича, усиленно настаивал, чтобы Лисовского представили королевичу, поскольку он связывал с полковни­ком далеко идущие планы. Мне все это удалось тем легче, что я так много о нем рассказывал, что Владислав сам пожелал познакомиться с героем.

Нам он весьма пригодился, в особенности, в качестве гида по российской элите, которую знал весьма хорошо, начиная от митрополита Филарета из рода Романовых, до хана Ураз-Махмета, рья­ного сторонника короля Зигмунта. Сам король Лисовского слушал не очень-то внимательно, я же, в свою очередь, склонил королевича к тому, чтобы он, как потенциальный русский царь, внимательно вслушивался в эти рассказы.

Тут следует отметить, что пан Михал после своего прибытия особо со мной и не контактиро­вал, буквально пару раз мы у пана Скиргеллы, вроде как случайно, встретились, обмениваясь лишь вежливыми словами, зато раза два через Кацпера обменивались записками, сразу же сжигая их по­сле прочтения.