Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Отдохнем, чего уж.

Сбросив сплеча обломок оглобли, молодой человек уселся в траву рядом с Машей, а потом и с явным наслаждением вытянулся, подложив под голову руки. Девчонка тут же прилегла рядом:

– Спина не болит, господине?

– Да немного есть.

– Давай-ко разомну. Сымай рубаху.

Ах, как приятно было лежать в пахучей траве, ощущая бегающие по спине нежные девичьи пальцы. Хорошо! Прям мурашки по коже. А дальше…

Дальше все случилось, как и должно было случиться… В какой-то момент Павел почувствовал, что Маша сидит на нем обнаженной. Когда она успела скинуть платье… впрочем – долго ли?

Осторожно перевернувшись на спину, Ремезов притянул к себе нагую красавицу, поцеловал в пупок, нежно лаская набухающую прямо на глазах грудь… Девушка закатила глаза, застонала… Бронзовые молодые тела сплелись вместе, а души… души поднялись в небо, высокое, бледно-синее, и столь же бескрайнее, как и распростершаяся под ним степь.

– Ой, – выгнув спину, стонала Маша. – Господине мой… Господине…

Вокруг пахло щавелем, его-то молодые люди немного погодя и собрали, а вот ничего подходящего для приготовленья отвара не нашли, как ни старались. Да и некогда уже было искать, солнце давно клонилось к закату.

– Ничего, – нежно поцеловав девушку в губы, улыбнулся Ремезов. – Завтра, даст бог, еще сходим.

В расставленные у оврага силки угодил перепел, и Маша принесла его к костру с радостным криком, тут же распотрошив ремезовской трофейною саблей. Уютно потрескивая, догорал костер, ах, какие вышли с принесенной оглобли угли! На них-то перепела и пожарили, испекли, да тут же и съели, запив отстоявшейся водицей. За всеми делами как-то быстро стемнело, и уставшие беглецы повалились в траву – спать. Опухоль на ноге Яцека явно спадала – помогла и мочевая повязка, и Павел рассчитывал, что скоро парень сможет хоть как-то идти. Хоть как-то… Еще бы знать толком – куда? Пока понятно было одно – на восток, навстречу солнцу.

Ремезов уже засыпал, когда Марья потрясла его за плечо.

– Что? – Павел резко открыл глаза. – Что такое?

– Я слышала конское ржание! – с опаскою прошептала девушка. – Вон там, где мы с тобой были.

– Бродники? – боярин приподнялся на локте, нащупав брошенную рядом саблю.

Маша дернула шеей:

– Не знаю. Может, и они, а, может, и кто другой. Все равно – пастись надо! А утром – лучше уйти… Ах, не сможем – Яцек! Тогда в овраге спрячемся, верно?

– Верно. Там и пересидим. Да вряд ли кто-то сюда поскачет. Но на всякий случай сейчас будем по очереди не спать, слушать. Лучше уж днем потом выспимся.

Сказав так, боярин дежурил первым, но ничего такого опасного вовсе не слышал – ни ржания, ни стука копыт, ни лихого свиста. Спокойно все было, лишь где-то далеко протяжно завыл одинокий волк.

До утра так ничего и не случилось, а утром…

Ремезов едва успел подняться, как его окликнула Маша. Просто показала рукой:

– Там!

В степи, не торопясь, ехали всадники. Они появились как от реки… всего трое. Разбойничий атаман Курдюм и его помощники-адъютанты, татарин Ахмет и детинушка Дуб-Дубыч. А кто это еще мог быть-то?

– По нашим следам едут, – тихо сказала невольница. – Ишь, наклоняются, всматриваются. Нам от них не уйти, нет.

– И не надо никуда уходить. Устроим на них засаду! Вот и лошади будут!

Холодно прищурив глаза, Ремезов положил руку на эфес сабли:

– Еще поглядим, кто кого.

– Там, за ними, еще и пешие, – дернувшись, молвил Яцек. – Ни мне не уйти, ни вам… Словят!

– Да не паникуй ты раньше времени, парень, – Павел обозленно сплюнул в траву. – Не имей такой дурной привычки. Давайте живо в овраг, прячемся.

– В овраг? – Маша как-то странно посмотрела на Ремезова, словно бы мимо, через плечо. – Не надо в овраг, наверное…

Резко обернувшись, боярин встретился взглядом… с Игдоржем Даурэном! Уверенно улыбаясь, монгольский витязь сидел верхом на кауром коне со спутанной черной гривою, еще один конь – заводной – маячил у него за спиною… там же гарцевал и мальчишка, Бару.

– Садитесь! – сквозь зубы бросил монгол. – Ты – туда, парень – за мной, девчонка – с Бару. Поскачем! Не стоит терять времени, как у нас говорят – пеший конному не товарищ.

Лето-осень 1244 г. Улус Джучи

По всему левому берегу великой Итиль-реки тянулись широкой полосою кочевья новой знати, частью монгольской, а в большинстве же своем – все тех же булгар и половцев, чаще именуемых ныне скопом – татарами. Благородный воин Игдорж Даурэн относился к великому роду найманов, некогда вдоволь попивших кровь самому Потрясателю Вселенной – великому Чингисхану. Как и некоторые другие племена, найманы издавна исповедовали христианство несторианского толка, и на монголов – кераитов, меркитов и прочих – поглядывали свысока: ну, что у них за вера? Ладно, Тенгри – великий бог, но поклоняться кустам, камням, озерам и рекам – да с какой это радости? Что ж теперь, не выкупаться, не умыться, боясь оскорбить обидчивых духов воды? Монголы и не мылись – и пахли настолько гнусно, что страшно было сидеть с ними в одной юрте – ну, разве что хорошенько перед этим выпить. Найманы – иное дело: купались, смывали с себя пот да дорожную пыль, не боясь ненароком лишиться удачи и счастья, кои – по монгольским поверьям – очень даже запросто можно было с себя смыть.

– А вот кто до острова первый? – скинув с себя одежду, Бару с разбега бросился в воду, нырнул, поднимая жемчужные брызги, тотчас же вспыхнувшие на солнце веселым искрящимся разноцветьем. Вынырнул, фыркнул, оглянулся:

– Эх, хорошо!

Игдорж Даурэн, посмеиваясь, смотрел на племянника, поджидая спускавшегося по узенькой, вьющейся средь высокой травы тропинке, гостя – боярина Павла, верного вассала мингана Ирчембе-оглана.

– Что, господин нойон, выкупаемся?

– Я б с удовольствием, – наклонившись, Ремезов зачерпнул ладонями воду и с видимым удовольствием ополоснул лицо. – Увы, к твоему гэру едут посланцы Бату!

– Уже едут? – поплотнее запахивая синий щегольской халат – дэли – удивился Игдорж. – Это мои парни предупредили?

Павел кивнул:

– Да. Только что прискакал один из твоих пастухов… Сардан, кажется.

– Сардан всегда спешит, да-а. Впрочем, поспешим нынче и мы.

– Поспешим? – выпрямившись, боярин хлопнул в ладоши. – Что я слышу? И главное – от кого? Не ты ли, о, славный Игдорж, говорил мне вчера – мол, поспешишь – замерзнешь.

– Да, так говорят, – невозмутимо кивнув, найман махнул рукою племяннику. – Но мы все же поторопимся. Э-эй, эй. Бару! А ну, вылезай сейчас же, пока по приказу великого Бату тебе не сломали спину!

Ремезов передернул плечами – а запросто могли бы сломать, если б увидели. Нечего оскорблять духов воды! Как умный человек, Игдорж Даурэн (да и все найманы) с уважением относился к верованиям своего сюзерена, стараясь никогда их не оскорблять. И купались люди Игдоржа лишь тайком, да и то – в пределах своего кочевья.