Василий Панфилов - Отрочество

– Ага! Для прогулки по парку, когда раненого героя таскает по дорожкам медсестра, – надыбился я, не садясь пока, – А по городу умаешься, да и самому если… што, будто не пробовал?

– Ну, пробовал, – хмуро отозвался брат, – тяжко.

– Ладно, не серчай… сам видишь, ерунда какая.

– Ну вот взял бы, да и сделал, – не сразу отошёл Санька.

– Хм…

– Неужто возьмёшься? – поразилась молчащая до того Фира.

– А? Угу… я так прикинул, што в этих колясках лишнего много. Вполне себе надёжные и даже комфортные, но очень уж неподъёмные! Для начала… – я поглядел на огрызок карандаша, невесть откуда взявшегося в руке. А, Фира… вот и листок… – спасибо!

– Для начала, – повторил я, – парусина, – оно хоть под жопой, хоть за спиной, так и ничуть не хужей деревяшек.

– А если порвётся? – заинтересовался Санька.

– Так не сразу! – парировал я, – А заменить и недолго! И дёшево. Потом…

На листе бумаги начал появляться набросок будущей коляски – начерно, грубо пока. Но вот ей-ей! Даже и так видно уже, што – получается! Может и не лучше бат-колясок, но в своём роде, как лёгкие…

« – И дешёвые» – вылезло подсознание.

… вполне годные.

– Надо будет патентовать, – подытожила тётя Песя, не прерывавшая до этого момента наш разговор, – Я таки понимаю, шо ты не последний шлемазл, и догадаешься об этом без старой мине, но напомнить считаю надом!

– Хм… – считать себя шлемзлом отчаянно не хочется, но признать таки надо, шо местами и да! Не догадался. В смысле, потом бы до мине точно дошло, но это могло бы стать сильно потом, потому как работать привык во дворе, перед чужими глазами. И вообще, не скрываясь. А народ здесь хоть и да, но таки ушлый не в меру, и до денег такой себе нюх, шо не у каждой охотничьей собаки имеется! Со всем уважением обкрадут, и даже с немножечко приязнью.

– Я таки всё понимаю за деньги и науку, – тётя Песя решительно убрала со стола бумаги и начала раскладывать еду, – но давайте об этом немножечко потом, и лучше бы завтра!

— Цирк с конями приехал, — засмеялась тихохонько Фира, глядя на дядю Гиляя, устроившего во дворе превеликий шум и беспорядок. Как-то так получилось, што вот – въезжает извозчик, с подножки экипажа легко соскакивает массивная фигура опекуна.

А потом — разом! Закаруселило вокруг! Санька вокруг опекуна щенком весёлым прыгает, разрумянившаяся тётя Песя встречает, и чуть не весь двор вокруг гомонит. Такое себе ай-на-нэ при встрече цыганского барона, только на жидовский лад.

Владимир Алексеевич елью рождественской в центре двора высится, и только хоровод вокруг. Разом со всеми успевает говорить, сувениры раздаёт, на вопросы отвечает, с извозчиком спорит о достоинствах донских лошадей.

Я степенно, как и положено взрослому, подошёл… и взлетел в воздух! А потом ещё!

— Сикилявка! – меня опускают на землю, – Напружинь руку!

– Песса Израилевна! Кормить и гонять! – не отпуская напружиненный бицепс, говорит опекун истово закивавшей женщине, — Эка тощая оглобля! Правда, жилистый, этого не отнять. Хотя насчёт гонять, он и сам себя загоняет, но кормить, хоть бы и через клистир! А то знаю его привычки — не есть, как заучится иль заработается.

— А ты, – он поворачивается к Фире, – да никак ещё больше похорошела? Ну, не красней!

– Хая! — взмах могучей длани, -- Поспрашивал по тому делу, вот!

Рубин, а в девичестве Коэн, благодарно принимает письмо, а дядя Гиляй не останавливается, такой себе смерч по двору закружился.

Извозчик коня вожжами тронул, а сам оглядывается через плечо то и дело. Интересно! Так и уехал с повёрнутой шеей, ухмыляясь в густую бороду.

За богато накрытым столом байки, размахивание руками, пученье глаз… но культурно! Никаких тебе чавканий при этом, брызганий и спешки. Вот как, а?!

Умял чуть не больше всех нас, и по животу себя похлопал с довольным видом.

– Не был бы я счастливо женат… и подмигивает зардевшейся Фириной мамеле.

– Да ну вас, – и ручкой от него отмахивается этак кокетливо, а сама глазами стреляет. Такая себе крепость, с открытыми воротами и чуть не проломами в стенах.

– Ну-с! Господа хорошие, – напившись чаю, он поглядел на нас с Санькой, – рассказывайте!

Ну мы и наперебой! Про якобы падение Мишкино с сарая. Врём! И опекун понимает, што мы врём, и мы понимаем, што оно понимает… Искорки только в глазах, насмешливые и понимающие.

Вроде как правила игры такие – врать в подобных делах, преуменьшая перед родителями реальную опасность. Ну или опекунами, дедушками-тётушками, не суть.

Вот и в нашем случае – он думает, што всё понимает, и на самом деле Мишка сломал ногу несколько более авантюрно. А про плановую операцию, загодя продуманную и осуществлённую – не в курсе. Гм… наверное.

– Значит, баббит? – он поднял коляску на стол в мастерской, и начал внимательно рассматривать конструкцию, – Интересное решение. Складывается?! Хм…

Немного повозившись, дядя Гиляй легко сложил коляску и разложил обратно. Взвесил на руке, поставил на пол, и с некоторым сомнением надавил на сиденье ладонью.

– Ну, для детей…

– А вы сядьте!

– Н-да? – и такой себе вопрос ехидный в глазах!

– Ручаюсь!

– Ну… – без лишних слов он опустил своё массивное тело на сиденье, придержав сперва часть веса на подпружиненных ногах, – хм…

Приподнял ноги, поставив на подножку, и раскачался в кресле. Прислушался к ощущениям и проехался по мастерской туда-сюда.

– Сколько, говоришь? – поинтересовался он.

Называю цену, и добавляю:

– Это именно детали и материал, без учёта стоимости труда. При массовом же производстве цена должна стать значительно ниже.

– Да и квалификация, я гляжу, особо не требуется… так?

– Так.

– Умная женщина, – отозвался опекун, и я не сразу понял, што оно говорит о тёте Песе, – значит, патентовать?

– Ага! – я с готовностью передал бумаги, – В нескольких вариантах расписал. С баббитом, с шарикоподшипниками, ну и так… всякое. Основные принципы.

– Перевести твои наброски в полноценные чертежи, оформить техническую документацию должным образом, и уже потом патентовать. Н-да… интересно живём!

– И… – смущаюсь немножечко, но чортово подсознание! – Можно как-нибудь так, штоб через Швейцарию закольцевать? Ну… генеральный патент и всё такое…

– Понятия не имею, – честно ответил дядя Гиляй, – но скорее всего да, только зачем?

– А война? – неловко жму плечами от собственной нехорошей меркантильности, но отступаться не намерен, – будут враги кресла выпускать? А деньги? Если я представитель враждебного государства? Я так понимаю, шо выплат либо вообще не будет, либо заморозят до конца войны, притом с неясными перспективами.

– Хм…