Василий Панфилов - Отрочество

Владимир Алексеевич своё согласие как опекун, да Мишкины родные, да мастер. Сложно! Письменное согласие, заверение у нотариуса, телеграммы. Соображать пока толком не могу, поэтому очень поверхностно вникнул, а не как положено.

Непросто всё. Настолько непросто, што поездку нашу всерьёз думали оформить как паломническую. Только то и остановило, шо жиды в нашей компании как-то не шибко с православным духом сочетаются.

Да и останавливаться тогда пришлось бы не у дяди Фимы в еврейском квартале, а в какой-нибудь шибко православной обители со всеми втекающими и вытекающими, а оно не мне с Санькой, ни тем паче староверистому Мишке, ни в дугу. Не говоря уже о тёте Песе с Фирой. Благополучно всё порешалось, но немножечко затягивается из-за чиновника Священного Синода, решившего растопыриться начальственным бугорком на нашем пути. На взятку напрашивается, падла такая. А дядя Гиляй закусился принципиально, но тут бы и я на принцип пошёл.

Ишь, вошка канцелярская, взятку ему! Да и ладно бы, если бы за способствование намекнул вежественно, а то — за отсутствие препон, которые сам и же создаёт!

Тут раз дай слабину, замаешься вдругорядь отбиваться от таких же вошек начальственных. Сразу укорот давать надо, даже через собственное неудобство. Штоб знали!

Раз, другой, да третий – наотмашь по зубам крысиным, по ручонкам жадным культяпистым! Через жалобы начальству, через суды, газеты. Зубами скрипеть потом будут, ненависть таить, но – без препон, потому как им же дороже выйдет.

Но тут если начал, то выдерживать до конца нужно, линию гнуть. Сломаешься на каком-то этапе, так всё попомнит крапивной семя! Трижды своё сдерут, да отдельно за обиды свои взяточнические, за доходы небывшие, за страхи, внимание репортёрское.

Поплывём, или как моряки говорят – пойдём, на несколько дней позже, чем могли бы. Не критично.

Терпёжка лопается, это да! Но не страшно, есть чем себя интересным занять. Оно и в Одессе делов куча – не знаю, за што и хвататься. Единственное нерадостное — Мишка после Константинополя возвращаться в Москву будет.

От этого немножечко грустинка на сердце, но и так-то — ого! Каникулы устроили ему, чисто гимназисту-барчуку какому, лёгкие от пыли портняжной продышали. А главное, не хромает уже! С тросточкой пока, потому как ноги ещё слабые, но — не хромает. А?!

– Экий ты… – тётя Песя, сдувающая с меня перед выходом последние пылинки, замялась, подбирая слова, – взрослый стал.

— Длинный, -- поправил я её самокритично, оглядывая в зеркале свою физиономию, несколько лошадиную от исхудалости. И это ещё ого-го! Такая себе морда лица была ранее, што сам себя пугался, и это безо всяких шуток!

Сейчас волосы отросли немножечко. Всё тот же ёжик колючий на голове, но не как у гимназиста-приготовишки, а с намёком на изысканность и военный стиль. Кожа больше не бледная, а главное – без следов от гнойников! Последнее больше всего радует.

« – Скоро прыщи пойдут!» – выдало подсознание ехидно.

Несколько минут мы ждали во дворе, под пронзительными взглядами соседей, обсуждающих нас весьма громогласно и без малейшего стеснения.

– Ты видела это лицо? Нет, ты видела или где, я тибе говорю?! – тётя Хая, которая Рубин и дура, спорила с приятельницей из соседнего двора, забредшей на зрелище и поговорить, – Шло… Егорка, повернись! Вот же имечко! Всё у них не как у людей!

– Видишь таки? – она тыкала в мою сторону всё пятернёй – для убедительности, – Нормальное почти лицо, а не урод-уродом, как он недавно! Ну!? А ты мине шо говорила?! Сейчас ещё немножечко вкусного одесского воздуха и полезной еды от Песи… Шо? Да бывает иногда и вкусная, так мальчики говорят. Вежливые! А может, не так штобы и часто ели нормальное, сравнить таки не с чем!

– Песя готовит не под твоё надо, а как положено! – вступилась за Фирину мамеле другая соседка, не успевшая поругаться с ней от чувства острой зависти.

– Мишенька! – тётя Хая, которая Кац, всплеснула руками, выйдя из своих комнат, – Какой ты красивый мальчик в этом костюме! А зная за твоё портновское будущее и обеспеченность, ты становишься таки ещё красивее! Такой себе красивый жених, шо даже и тьфу три раза на твоё христианство с двоеперстием!

– Таки да! – вылезла со стороны бездочерняя, а потому не стеснятельная в таком деликатном вопросе Ривка, – Я даже так скажу, шо много наших с таким женихом подумают, и легко станут не нашими, если он да и всерьёз!

Мишка заполыхал красным, от стеснения вперемежку со злостью, но смолчал. Знает уже, шо с бабами спорить, это зачем? Чисто потеря времени и трата нервов с репутацией!

Спустя минуточку во дворике чаячьими голосами разругались почти все бабы, беря подруг на горло и оскорбления.

– Вот поэтому, – одними губами сказал Миша, – никаких жидовок!

Я хотел было сказать в ответ всего и разного, но немножечко подумал, и не стал. А потом вышла такая нарядная и красивая Фира, што оно всё стало как-то мимо и неинтересно.

Даже жара жарой быть перестала, и солнце, как по заказу, спряталось на подремать за пушистым белоснежным облаком.

– Эсфирь Давидовна, – я по-взрослому подставил локоть, в в который вцепилась разрумянившаяся девочка, – позвольте проводить вас к экипажу!

Извозчик осклабился зубасто, показав жёлтые, совершенно лошадиной крупности зубы, и шумно почесался в проволочной чернявой бороде, нарушая очарование момента.

Тётушки, не прекращая скандалить промеж собой, начали умиляться такими взрослыми и красивыми нами. Пожелания и фразы просто так зазвучали такие, будто мы собрались уже не то в церковь, не то в синагогу, притом все четверо разом.

Всё это вперемешку с междусобойной руганью, расчувствованным сморканьем в фартуки и зовом детей, штоб посмотрели на нарядных нас.

Отъехали когда, я к Фире поворотился.

– Видела? – та закивала, – Слышала? Вот… штобы сама так – ну никогда! Жу-уть! Не женщины, а натуральный базар чаячий!

Ехали пока, потренировались немного во взрослых разговорах.

– Будьте добры, Александр, пните пожалуйста Михаила!

Короткий пинок по лодыжке здоровой ноги…

– Благодарю вас, друг мой, – киваю ему светски, приподымая шляпу, – это было очень кстати! – И за што же мне такая честь? – осведомлялся в ответ Михаил, щиплясь с подвывертом.

– Я заметил друг мой, шо вы хромаете на одну ногу, и решил сделать вас более симметричным!

Очень быстро мы стали симметричными на синяки через изучение этикета, но настроение от этого ни разу не попортилось. Не мешал даже наглый извозчик, лезший в нашу великосветскую беседу со своим простонародным юмором.

На Приморском бульваре щедро расплатился полтинником, не запрашивая сдачи.

– На чай и закуску к нему!