Руслан Агишев - Непосланный посланник [litres]

Внутри меня действительно ожидал Фомин, перевязанный бинтами, немного бледный, но совершенно умиротворенный. Видимо, боли оставили его.

– Ну снова здравствуй, Дмитрий. Мне сказали, что своей удачной операцией я обязан, прежде всего, твоему умению… – он с трудом улыбнулся, правда улыбка выглядела очень бледной. – Доктор, я прошу вас оставить нас, – он осторожно повернул голову в сторону хирурга. – Пожалуйста… Нам нужно кое о чем поговорить… Слушай, Дима.

Я встал рядом с его лежанкой и с любопытством посмотрел на него.

– А ты у нас, оказывается, не только пророк, но и целитель, – комиссар улыбнулся, однако глаза его, как мне показалось, были совершенно серьезными. – Дима, послушай меня. Ты очень нужен стране, людям… – он попытался привстать, но тут же снова улегся. – Я ведь, правда, до самого последнего момента не верил тебе. Мне казалось, ты просто сумасшедший ребенок, которому чудятся картинки… Но я видел, что произошло вчера, – было видно, как тяжело ему давалась эта речь: капельки пота бежали по лбу комиссара. – Это совершенно другая война! – его рука вдруг вцепилась в мою руку, словно клещи. – Я видел глаза немцев, которые попали к нам в плен. Я слушал их… Дима, они не считают нас людьми. Ты понимаешь? – для него это было самым настоящим откровением. – Мы для них не рабочие, крестьяне, учителя. Мы для них русские «иваны», недочеловеки, которые недостойны существовать… Ты слышишь меня? Они самые настоящие сумасшедшие! Езжай в Москву, в Кремль! Ты должен добраться до товарища Сталина! Дима, слышишь меня? Расскажи ему все, что рассказал мне!

г. Москва

Кремль, кабинет Сталина

Он силой провел руками по лицу, словно пытался смыть все эти ужасные мысли. Ему казалось, что они, словно тяжелая плотная глина, вот-вот его затянут в сырую и холодную пучину.

Тихо прогудели часы. Было ровно десять часов вечера 22 июня.

– Десять вечера… Неужели этот проклятый день когда-нибудь закончится… – Сталин отвернулся от часов и откинулся головой на кресло. – Это катастрофа… – тихо прошептал он. – Настоящая катастрофа…

Он медленно прошелся глазами по своему столу, по лежавшим на нем предметам – двум толстым томам из сочинения Ленина, завтрашнему номеру газеты «Правда», парочке карандашей – синему и красному. Но все это его сейчас совершенно не волновало… Именно в эту секунду ему захотелось помолиться. Да, именно помолиться. Всесильный правитель одной шестой части суши уже и не помнил, когда в последний раз он обращался к Богу с молитвой. Это было тридцать пять или сорок лет назад? Сталин не помнил. Но именно сейчас он ощущал как никогда сильно эту потребность…

– Значит, все было правда… Боже, в письмах была написана самая настоящая правда. Все случилось именно так, как в них сказано, – разговаривая сам с собой, Сталин стал озираться по углам кабинета, с ужасом ловя себя на мысли, что ищет икону. – Как же так? Откуда все было известно? Неужели и остальное все сбудется?! Господи, прости меня греш…

И он все-таки опустился на колени и начал читать на грузинском языке ту самую молитву, которую много лет назад в далеком-далеком детстве слышал от своей матери.

Повторяя проникновенные слова древней молитвы, Сталин, когда-то прилежный семинарист Иося Джугашвили, не мог знать, что специальная группа НКВД уже вышла на след Анастасии Карабановой, которая, как показали работники главного почтамта, и опустила большую часть писем. Две тройки опытных оперативников уже побывали и в селе Старая Падь, где училась старшеклассница, и на местной станции, где ее видели в последнее время. Сейчас же, на второй день войны, сотрудники НКВД буквально на брюхе выбирались из Бреста, где по случайности разминулись с Настей и ее попутчиками.

Брестская крепость

С оглушительным грохотом взорвался очередной снаряд немецкой пушки-исполина, точным попаданием обрушив кусок Тереспольских ворот. Тонны взрывчатки разнесли часть многометровых стен, примыкавших к воротной башни, и обнажили кирпичные внутренности многострадальной крепости.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, – по кирпичной крошке в полумраке каменной взвеси, заполнившей воздух, полусогнувшись пробирался красноармеец. – Кхе-кхе-кхе, – то и дело он заходился в тяжелом хрипящем кашле, пытаясь откашлять кирпичную крошку. – Кхе… Товарищ лейтенант, это я, Сафронов. У клуба опять шевеление… А вот вы где.

Заметив изломанные очертания тела с кобурой на боку, засыпанного кусками обрушившейся стены, боец опустился на колени и начал откапывать командира.

– Потерпите, товарищ лейтенант. Потерпите еще немного, – забормотал он, услышав тихий стон. – Сейчас… Вот так, – Сафронов освободил голову и плечи лейтенанта Кижеватова, принявшего командование над остатками 132-го батальона конвойных войск НКВД. – Водицы немного осталось. Попейте.

Лейтенант Кижеватов, тридцатитрехлетний мордвин, несколько минут смотрел прямо перед собой мутными глазами и никак не реагировал. Наконец в его глазах появилась осознанность, и он что-то произнес, шевеля одними губами.

– …Ушли? … говорю… – было почти ничего не слышно. – Сафронов, сводная группа пробилась наружу? Они ушли?

Вызвавшись командовать группой добровольцев, прикрывающих бросок сводной группы полкового комиссара Фомина на восток, Кижеватов страстно желал знать, что остатки гарнизона смогли вырвать из капкана крепости.

– Сафронов, у них получилось? – правая рука его, покрытая кирпичной крошкой и кровью, потянулась вперед.

– Ушли, товарищ лейтенант, ушли. У них получилось, – расслышав наконец, что у него спрашивали, начал успокаивать раненого Сафронов. – Как только новый обстрел начался, товарищ комиссар приказал под шумок взорвать внешнюю стены казармы. Представляете, тама почти полторы тонны динамита было. А как стену проломили, так две группы на плотах быстро переправились на ту сторону, где и пулеметами немцев прижали. Потом и остальные перебрались на ту сторону. Мы же тут немчуре прикурить дали…

Слушая это, Кижеватов улыбался. Им все-таки удалось уйти.

– Э… Товарищ лейтенант, я туточки что сказать хотел… – лейтенант кивнул, ему становилось все хуже и хуже. – Письмо вроде вы утром писали… Ну семье… – мялся боец. – Я тут что придумал… Возьмем мы наши весточки до дому и тут зароем в проеме, чтобы… если что, нашли потом. Вот.

После этого повисло недолгое молчание. Обоим было понятно, что «если что» уже наступило. Через некоторое время Кижеватов полез в карман гимнастерки и вытащил оттуда сложенный прямоугольник бумаги с кровавыми отпечатками от пальцев.