Андрей Кокоулин - Точка

Что они могут больше не увидеться.

Искин с трудом сглотнул.

— Там ничего нет, — сказал он. — Я не стал бы…

Аннет-Лилиан улыбнулась.

— Но проверить-то надо?

— Оставьте, Лилиан, — поморщился Рамбаум. — Мы-то с вами, надеюсь, оба понимаем, что какой бы ни был изобретен прибор, ничего изменить в гоп-компании, построенной Кинбауэром, он не смог бы по определению.

— А если это был гипнотический аппарат?

Рамбаум завел глаза к фермам потолка, словно спрашивая терпения у невидимого Господа.

— Не надо, Лилиан. Это не имеет ничего общего с действительностью.

— Но…

Рамбаум поднял руку. Аннет-Лилиан усмехнулась и потянулась за следующим листом.

— Отставим пока программатор в сторону, — обратился Рамбаум к Искину. — Давайте поговорим о юнитах.

— Я не против, — пожал плечами Искин.

Веревка чуть не соскользнула с запястий, и он прижал ее пальцами. Ни Рамбаум, ни Аннет-Лилиан этого не заметили.

— Так вот, юниты, — сказал Рамбаум и, вернувшись к столу, отпил воды. — Если с программатором я могу простить вам, Людвиг, незнание устройства, то о юнитах, я уверен, Кинбауэр рассказывал вам в подробностях.

— Не совсем, — сказал Искин. — Он, скорее, расписывал их возможности и в своих фантазиях становился похож на господина Штерншайссера.

— Фодер!

Пишущая машинка под пальцем Аннет-Лилиан выстрелила клавишей.

— Спокойней, Лилиан, поспокойней, — с укором произнес Рамбаум, коснулся своих «канцлерских» усиков и продолжил: — Людвиг, вы имеете о юнитах хотя бы более-менее четкое представление?

— Думаю, да, — сказал Искин.

— Охарактеризуйте их, пожалуйста.

— Это изделия самых крохотных размеров, которые в организме человека могут образовывать колонии, имеющие целевую направленность.

— Я рад, что вы сами это сказали — изделия. Как же собирались эти изделия?

— На фабрике.

— Угу.

— Вы сами инспектировали производственную линию.

— Это да, — согласился Рамбаум. — Как всякий профан я был в полном восторге. Все громыхало, все двигалось, катилось, шипело, звякало, скрывалось в железных недрах и выходило с транспортной ленты серым металлическим порошком. И минимум людей! Все само — дышит, пыхтит, перемещает, подмигивает огнями, ременные приводы крутят колеса, штамповочный пресс вбивает грохот и заготовки в станину. Бум! Бум! И только после смерти Кинбауэра, когда стала возможной полномасштабная ревизия…

Рамбуам замолчал.

Лицо его вдруг сделалось печальным, обиженным, как у человека, который испытал крах мечты. Которому показали мечту, а потом провели к ее изнанке, где все держалось на ниточках, мехах, заставляющих мечту парить, и рычагах и рейках.

— Вы должны понимать, Людвиг, — сказал он, — что для сборки хотя бы одного юнита, если мы договорились понимать под юнитом сложное электромеханическое устройство, нужен соответствующий инструмент. А так как само устройство обладает микроскопическими размерами, то и инструмент должен уметь с этими размерами работать. В связи с этим умозаключением возникает вопрос: в той конвейерной линии, что показывал всем Кинбауэр, в грохочущем, пыхающем паром и искрящем цехе какой-нибудь из десятка станков мог оперировать такими устройствами?

— Но на выходе…

— Нет-нет, — прервал Искина Рамбаум, — вы послушайте. Если мы понимаем под юнитом сложное электромеханическое устройство, то он должен иметь какие-то движители, так? Пусть это будут даже волоски или что-то вроде каучуковых ресничек. Чтобы движители работали, им нужен мотор или хотя бы аккумуляторная батарея, правильно? Всему этому просто необходим корпус и какой-то механизм, который запускал бы движение, когда надо, и прекращал бы его в противном случае. То есть, в определенный момент подключал и отключал питание. Что-то вроде реле. Но кто будет определять этот момент? Юнит — устройство обособленное. Значит, внешнее управление им мы осуществить не можем. Напрашивается вывод, что в юните должен существовать, если хотите, командный центр, сложный и еще более миниатюрный прибор, в который уже заложена перфокарта с программой действий. И поверьте, Людвиг, это я еще очень грубо прикидываю по составным частям.

Рамбаум выдохнул и с сожалением посмотрел на опустевший стакан.

— Так вот, — сказал он, — я справлялся у наших светлых голов, в том числе у Лилиенфельда из Лейпцигского университета, Хайла, многих других физиков и инженеров по поводу возможности создания таких устройств на основе вакуумных ламп, транзисторов, бог мой, даже анкерного механизма, и все, заметьте, все до единого были убеждены, что при нынешнем развитии техники это попросту невозможно. Слишком уж малы размеры. Слишком уж запредельна автономность. Слишком уж… Все слишком.

— Что же я тогда испытывал? — спросил Искин.

Но Рамбаум словно не услышал вопрос.

— Это я уже не говорю про то, что составные части должны взаимодействовать друг с другом посредством то ли электрических цепей, то ли шарниров и шестеренок. Но ладно, ладно, — сказал он. — Я подумал, а что, если юнит — это, скорее, биомеханическое устройство? Что, если он выращен как живая клетка? В конце концов, фольдланская наука стоит на передовом крае в изучении клеточных структур, их строения и функционирования. Возможно, и Кинбауэру неожиданно удалось, как в чашке Юлиуса Петри, воспроизвести на фабрике необыкновенную культуру, которой посредством облучения рентгеновскими или радиоволнами можно придавать определенные свойства и даже, в какой-то степени, программировать. Так я думал, пока Варбург и Кребс не оставили и камня на камне от моих построений. Они сказали, что одна энергетическая составляющая клетки являет собой такой каскад химических реакций по формированию аденозинтрифосфата, как универсального энергетического источника, и высвобождению углекислого газа и воды, что о том, чтобы воспроизвести это в искусственном клеточном организме, можно не заикаться еще лет сорок-пятьдесят. А может и все сто! Собственно, биологическую природу юнитов они отвергли едва ли не хором.

— Извините, но все это можно легко проверить, — взволнованно сказал Искин. — У Кинбауэра был целый склад с запасами.

Рамбаум кивнул.

— Был. Все так думали. Но оказалось, что большинство контейнеров заполнены металлическим порошком, который к юнитам вообще никакого отношения не имеет. Просто мелко перемолотый алюминиевый порошок.

— Но если бы нам в кровь вводили алюминий…

— Это понятно. Как мне сказали, он бы осел и капсулировался в капилярах, зарос соединительной тканью. В больших количествах, наверное, образовал бы тромб в кровеносном сосуде. Что же тогда кололи вам, Людвиг? И здесь мы не находим ясного ответа. Самая, на мой взгляд, непротиворечивая версия: это были витамины и опиаты. Наркотический раствор, который повышал внушаемость и вызывал галлюцинации. Ведь что интересно — все уцелевшие заключенные фабрики верят именно в юнитов. Значит, на всех них, и на вас, Людвиг, оказывалось целенаправленное воздействие по формированию определенных ощущений. Зачем это нужно было Кинбауэру? — Рамбаум пожал плечами. — Возможно, сначала он задумывал все как безобидную шутку. Все эти программы, все эти планы по единому Фольдланду… Но однажды шутка перестала быть шуткой, и он не смог остановиться.